Мне хотелось оттянуть его уход. Я за него боялась.
Мы заявились к Лоре.
Лора с удивлением посмотрела на незнакомого Антохина.
– Он хочет сбежать, – объявила я с порога. – Собрался в посольство.
У Лоры потемнело лицо. Зачем я привела к ней перебежчика?
Лора – русская, постоянно ездит в Москву. Наверняка за ней приглядывают определенные службы – и те и другие. И русские и итальянцы. У нее все должно быть безукоризненно. А тут – перебежчик.
Лора решила его отговорить.
– Вы здесь никому не нужны, – сказала она. – Что вы собираетесь здесь делать?
– Что угодно, могу улицы подметать.
– А все метлы розданы. Тут многие хотят улицы подметать.
– Как будет, так будет. Обратно я не вернусь.
– В жизни нет ничего случайного. И то, что вы оказались в моем доме, тоже не случайность. Это провидение Господне. В данном случае провидение – это я. И я вам говорю: передумайте. Возвращайтесь в гостиницу, пока вас не хватились.
– Я подумаю, – сказал Антохин.
Взял чемодан и ушел. Они с Лорой были неприятны друг другу.
Мы с Лорой отправились по магазинам. Она купила платье для моей дочери и тонометр для измерения давления.
Когда я вернулась в Москву, я вручила тонометр отцу своего мужа. Он заплакал.
Антохин сбежал.
Давида Кугультинова вызвали в наше посольство, и какой-то чиновник орал на него так свирепо, что Давид побледнел. Его лицо с трещинами стало серым.
Жена Давида Кугультинова, которая сопровождала его в посольство, была возмущена. Во-первых, на него никто и никогда не кричал. Кугультинов – известный поэт, любимый своим народом. Во-вторых, у ее мужа мог случиться инфаркт. Жена Давида Кугультинова шла и повторяла: «Какая сволочь, какая сволочь». Сволочами были все: и работник русского посольства, и Антохин, и «сорок первый» в том числе.
Все взоры устремились на меня: как? где?
А что я могла сказать? Я узнала в последнюю минуту. А даже если бы и не в последнюю. Доносить – это не мое.
Поездка была испорчена. Группа пошла вразнос. Мужчины ударились в запой. Женщины – в загул. Кроме меня. Мне было ни до чего. Я тряслась от страха, как овечий хвост. Ко мне подошел Кугультинов, взял за локоть, склонился к моему уху.
– Ни в чем не сознавайся, – тихо посоветовал он. – Не знаю, и все.
– А я и в самом деле не знаю.
– Так и говори…
Оказывается, Кугультинов когда-то был арестован по политической. У него был опыт. Он со мной делился. Милый человек.
Через несколько дней наша многострадальная поездка закончилась. Мы вернулись в Москву.
В аэропорту меня встречала пятнадцатилетняя дочь. В свои пятнадцать лет она была сверкающе красива.
Кугультинов посмотрел на нее и проговорил:
– У вас такая дочь, а вы боитесь…
Я удивилась: при чем тут одно к другому?
Я боялась наших доблестных органов. А дочь сама по себе. Но Давид рассудил иначе: когда у человека такое прекрасное и качественное потомство, он как бы обеспечен счастьем и защищен. Дети – это базис. А органы – надстройка. Сегодня есть, завтра нет.
Как наказали «сорок первого», я не знаю.
Через неделю меня вызвали на Лубянку.
Белобрысый чекист не казался устрашающим. Вполне нейтральный. Он попросил меня рассказать в двух словах. В двух – не получилось. Я увлеклась, разволновалась и говорила, говорила не меньше часа. По-видимому, меня эта история перетряхнула, и хотелось выплеснуть ее из себя.
Мой чекист тоже увлекся и разволновался. Его щеки стали розовые, глаза светились. Он даже похорошел. Я думаю, в его практике не часто встречались такие показания. Буквально театр одного актера.
Когда я закончила свой монолог, мы долго молчали. Потом он вздохнул и сказал:
– Напишите два слова: «Ничего не знаю».
– Это три слова, – сказала я.
Больше меня никуда не вызывали. Я успокоилась и перестала трястись.
Об Антохине доходили разные противоположные слухи. Один слух: его нашли мертвым под мостом, что маловероятно. Чекисты специально распускали такие слухи, чтобы другим было неповадно.
Второй слух: он женился на дочери африканского короля, черной, как телефонная трубка. У нее в зубы вмонтированы бриллианты.
У Антохина в Париже собственный мраморный дворец, с мраморной лестницей внутри. Когда к Антохину приходят посетители, он медленно спускается по этой лестнице в определенном наряде и с определенным выражением лица. Артист. Зять короля. Возможно, унаследует трон и будет править аборигенами с голыми сиськами и в бусах. Карнавал.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу