Виктория Токарева - Ничем не интересуюсь, но всё знаю

– Не могу. – Хута приложил руки к груди.

– Пять зарплат, – уточнил Гиви.

– У меня сегодня смотрины. Из района приехали родственники невесты. Хотят послушать мой голос. А в этой арии такие верхи, две октавы. Я только здесь могу себя показать.

– В сексе покажешь…

– Родственники сомневаются: отдать Манану за артиста или воздержаться, не рисковать? Артисты мало получают и занимаются развратом. Я должен их убедить красотой голоса. Они не устоят.

– Да черт с ней, с твоей Мананой, другую найдешь.

– Не могу. У меня чувство.

Оркестр наяривал в своей оркестровой яме. Надо было выходить.

Хута вышел на сцену. На нем была дурацкая высокая шапка и длинная накидка с круглым воротником.

– «Куда… – начал Хута серебряным тенором. – Куда…»

Гиви вышел следом, остановился на нужном расстоянии и поднял руку, нацелился пистолетом.

– «Куда вы удалились…» – продолжил тенор.

– Бах! – скомандовал Гиви и выстрелил.

За кулисами прозвучал грохот, имитирующий выстрел.

Гиви решил самостоятельно прекратить арию. Он убьет Ленского, и петь будет некому. Но Ленский не умер, он опустился на колено и продолжал заливаться соловьем:

– «Что день грядущий мне готовит? Его мой взор напрасно ловит, в глубокой мгле таится он…»

Звучали те самые верхи, которые подтверждали прекрасный голос молодого жениха Хуты Гагуа.

Родственники сидели в середине пустого зала, занимали целый ряд. Из района приехала вся родня. Голос Хуты звучал как никогда.

Однако время шло, десять гонораров испарялись на глазах. Певец должен открывать свадьбу, а не являться в середине, когда уже все пьяные и всем все равно.

– «Паду ли я стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она», – заливался Хута, стоя на одном колене.

Гиви подошел к Хуте вплотную:

– Бах! Бах! Бах!

Хута встал на второе колено. Он изображал раненого Ленского. Выстрелы не пропали даром. Певец был ранен, но не убит и продолжал петь.

Тогда Онегин прицелился и выстрелил в грудь Ленского:

– Бах!

Ленский лег на спину и продолжал петь, лежа на спине. Голос звучал божественно. Хута завоевывал свое право войти в семью Мананы.

Гиви не знал, что делать. Ленский был живуч и неистребим. Онегин взял партнера за ноги и повез его за кулисы. Хута Гагуа ехал на спине и продолжал петь:

– «Приди желанный друг. Приди, я твой супруг. Приди, приди…»

Ария окончилась. Ленского увезли.

Родственники из района сидели, выпучив глаза. Они не понимали: жив Хута или помер? Но пел он хорошо. Лучше не бывает.

Гиви быстро переоделся и помчался в буфет. Нугзар Бадридзе пил пиво и стучал колбасой по столу. Он обращался с колбасой, как с вяленой воблой.

Гиви присел рядом. Ждал. Хозяин не торопился. Гиви подумал: мог бы не убивать Ленского раньше времени. Хута мог спеть свою арию стоя. Стоя петь гораздо удобнее, чем лежа. Диафрагма лучше подпирает грудную клетку.

Семинар окончился. Мы вернулись в Москву.

Ираклий пригласил меня в ресторан Дома литераторов. Без меня его бы не пустили. Пройти в Дом литераторов можно было по членским билетам. Я в ту пору, несмотря на молодые годы, уже была членом Союза писателей.

Отправляя меня в долгое путешествие, именуемое жизнь, Господь Бог положил в мою корзину такую простенькую вещь, как удача. Удача сопровождала меня, и я довольно рано пробилась в первые ряды писателей и кинематографистов. Меня заметили и раскручивали. Я писала книги и сценарии с неизменным успехом.

Это не значит, что удача была во всем, включая личную жизнь.

Господь Бог, собирая меня в дорогу, скреб в затылке и размышлял: это положу и это положу. А вот это – обойдешься…

Мы с Ираклием уселись за свободный столик. Заказали дежурное блюдо: осетрина, запеченная с картофелем, в белом соусе. Подавали на маленьком серебряном подносе. Не серебряном, конечно, но что-то в этом роде. Я до сих пор помню колечки золотистого картофеля, свежайшую осетрину. Стоило это все сущие копейки.

Официантки были все похожи между собой, как сестры: круглые попки, круглые личики. Подвыпившие писатели соблазнялись и договаривались.

Дух счастья реял над залом.

Мы с Ираклием взяли бутылку грузинского вина. В те времена грузинские вина были настоящие. «Киндзмараули», «Ахашени» – какие слова, какое звучание и какой аромат!

Ираклий разбирался в винах. Он обнимал ладонью фужер и рассказывал мне про свою жену, вернее, про то, как они познакомились.

Институт кинематографии ВГИК существовал только в Москве. Для того чтобы получить диплом режиссера, сценариста, надо было ехать в Москву, селиться в общежитии. Жить непонятно как и есть неизвестно что.