Ксения Кривошеина - Шум прошлого

И чем больше мы погружаемся в этот тихий мир гармонии, тем острее чувствуем свое душевное несовершенство, недовольство собой, тщетное стремление объять необъятное. И в этот момент нужно сказать себе «стоп!», перестать ныть и требовать, поняв, что то малое, которым нас Господь одарил, и есть счастье. Хотя Ники говорит, что «это малое уже много», а когда оно есть, то малое — огромно…

Всю свою сознательную жизнь мама мне повторяла «я скоро умру», или «вот когда я умру», или «вы меня доведете до самоубийства»… Это укоренило во мне с детства постоянное беспокойство, страх потери, необъяснимую пустоту, пропасть, которые возникают от исчезновения близкого человека. Но на самом деле я почему-то все больше прихожу к мысли, что мама как-то странно относилась к смерти и даже при всех бесконечных болезнях никогда всерьёз о ней не думала. Может быть, это шло от её предков нанайцев?

О вечной жизни в пять лет даже не подозревают, считают, что жизнь не имеет конца и сам ты бессмертен. Но именно в этом возрасте, однажды, прежде чем уснуть после очередной сказки, рассказанной моим отцом, лёжа в своей детской кроватке, я испугалась: передо мной открылась бездна небытия — ведь я умру! Я заплакала. Не позвать ли родителей? Но в тот же миг мне стало жалко их, ведь они наверняка расстроятся, а может, и рассердятся, они только что похоронили мою младшую сестрёнку. Не знаю, как передалось моё волнение через коридор, но из дальней комнаты, где еще горел свет, пришёл отец, нагнулся, поцеловал мои мокрые щёки, и я, как могла, рассказала ему о своих страхах. Он сразу понял мое горе и успокоил, сказав, что и после смерти моя душа воплотится в нечто другое. Он говорил мне о животных, природе, воздухе и о многом, показавшемся мне необыкновенно красивым, тем, что мы называем вечным коловращением природы, никогда не исчезающей материей духа. Это было так прекрасно и утешительно — узнать, что не только я, но и души тех, кого мы потеряли, пребывают в следующем этапе жизни, в других существах. И неважно, что эти существа не одухотворены — деревья, животные, насекомые… А главное — все то, что уже никогда не вернёшь из прежней жизни.

Я получила некую уверенность и надежду на собственное неисчезновение. Более того, на мой вопрос, а я его уже несколько раз задавала родителям: «Вы ведь не умрете завтра?» — был получен обнадёживающий ответ, хоть и на время, но успокоивший меня. Разлуки не будет! Мы встретимся, наша любовь неразделима, мы обязательно перенесемся… Куда, как, когда? Об этом я не знала и даже не хотела бы представлять, потому что до сих пор уверена, что, ушедшие на небеса, наши любимые молятся о нас, а мы о них, и эта постоянная струна натянута между нами и в тяжёлые моменты жизни по этой незримой животворной нити проходят благотворные токи утешения и взаимопомощи.

Во мне самой постепенно, с возрастом, появлялись новые муки, радости, разочарования и надежды, но рушилось многое из того, что я полагала вечным. Всего этого уже не вернёшь, хотя память крепко сохраняет за собой право в самый неожиданный момент, как из темного шкафа вечности, вынимать эти подарки. Мне кажется, и после смерти у памяти, как и у души, есть свое место пребывания. Пробиваясь из глубины, эти воспоминания странным светом отражают сегодняшнее бытие. Даже ближние события могут внезапно, словно бутон, распуститься, превратившись в прекрасный цветок, так что на мгновение всё окружающее пространство омертвелых чувств оживает. Но бывает и другое, когда память внезапно, как бешеный пес из подворотни, кусает за ляжку и одним махом кидает в пропасть, срывая старательно заклеенные страшные картинки из детской книжки. Прочь, прочь и скорее к синему горизонту.

Сейчас моя мама лежала передо мной маленьким беспомощным ребенком и не могла ответить на мой вопрос, который я, конечно, ей не задавала: «Тебе страшно?» Кстати, я всегда поражалась тем старикам, которые говорили «Мое время пришло» или «Я свое прожил, пора умирать». Это люди высшей кротости, их смирение в осознании отмеренного времени есть истинное христианское бесстрашие смерти. Простому смертному, дожившему благодаря современной медицине до сенильного распада, уже не придет в голову столь логичное и философское решение: «Уже пора!» Хотя восклицание моей мамы «Где я и кто я?» наводит на мысли, что в самом страшном безумии человек вдруг осознает себя и тогда-то он и заканчивает счеты с жизнью… Самоубийства стариков стали так же часты, как и детей.