Али Смит - Лето

Серьезно? – говорит она.

Он поднимает брови, пожимает плечами.

Вы все выдумываете? – говорит она. – Издеваетесь над городской?

Не-а, – говорит он. – Я и сам городской.

Странно, – говорит она, прислоняясь к неожиданно теплому камню у порога церкви и наслаждаясь его прикосновением к руке, – почему из всех времен года мы как бы сильнее всего перегружаем лето, в смысле, своими ожиданиями.

Не, – говорит он и двумя пальцами сжимает кончик своей самокрутки, пока она не тухнет. – «Лето» все выдержит. Потому оно летом и называется.

Он засовывает курево обратно за ухо, улыбается ей.

Потухла? – говорит он. – Уже не раз себя подпаливал.

Потухла, – говорит она. – Кажется.

Кофе хотите? – говорит он. – Там в задней комнате «нескафе» есть и чайник.

Хорошо, – говорит она.

Я Джон, – говорит он.

Грейс, – говорит она.

Встретимся у старой могилы в форме стола, Грейс. Она такая одна, мимо не пройдешь, там с задней стороны, – говорит он.

Ладно, – говорит она.

Сверху череп, – говорит он, – но вполне дружелюбный. Просто предупреждаю. А то вдруг вы нервная.

Да я не стремаюсь черепов каких-то, – говорит она.

Тогда увидимся там, – говорит он.

Его зовут Джон Майсон. Он столяр и профессиональный плотник. Так написано на фургоне, припаркованном у ворот: она может отсюда прочитать. Грейс сворачивает за угол, проходит между изгибами травы, садится под пестрой тенью кроны на старую могилу с плоским верхом.

Мужчина выходит с двумя кружками в одной руке. Руки у него очень красивые. Руки рабочего. Она берет кружку, которую он протягивает, и поворачивает. На боку рисунок с соломинкой в красно-белую полоску, кружка «Хамфри». «Пей скорей. Хамфри хитрей» [64] Слоган молочной компании Unigate, которая выпустила в 70-е годы XX века рекламные ролики с персонажами Хамфри, воровавшими молоко и оставлявшими после себя только соломинки в красно-белую полоску. . Мужчина замечает, как она поворачивает и читает.

Дал вам самую лучшую кружку, – говорит он. – Надеюсь, без сахара пойдет?

Без сахара нормально, – говорит она.

Хорошо, – говорит он.

Мимо пролетает бабочка – белая. Потом еще одна.

Да здесь сущий заповедник бабочек, – говорит она.

Простите, что? – говорит он.

Сущий заповедник бабочек, – говорит она. – Они живут всего один день. Так по крайней мере мама говорила.

Сущий заповедник, – говорит он.

Это слова из пьесы, в которой я участвую, – говорит она.

Хорошо пристроились: свой заповедник, но при этом живут один день, – говорит он.

Чарльз Диккенс к вашим услугам, – говорит она. – Его выражение – не мое. Его сущий заповедник бабочек существует в книге «Дэвид Копперфильд» уже, э… примерно сто сорок лет.

Так вот вы чем занимаетесь? – говорит он. – Студентка?

Выпускница, – говорит она. – Я профессиональная актриса.

Простите, какого рода? – говорит он.

Она рассказывает, что гастролирует по округе.

В одиночку? – говорит он.

Она смеется.

Если бы, – говорит она. – В труппе. С труппой.

Он садится на траву, прислоняясь спиной к надгробию, смотрит на нее искоса.

Хорошо, когда есть труппа, – говорит он.

Ну да, временами, – говорит она.

А пьесы какие? – говорит он.

Она рассказывает ему про «Копперфильда» и Шекспира.

И в шекспировской я королева, муж которой сходит с ума: он убежден, что у меня роман с его другом детства, хотя это не так, и поскольку он король, то изгоняет своего друга, сажает меня в тюрьму, отказывается от своей малютки-дочери и неумышленно губит собственной злобой сына, а потом и я тоже умираю, – говорит она.

Боже правый, – говорит он.

А в конце, шестнадцать лет спустя, меня выкатывают в виде собственной статуи, и вот те на – я вдруг оживаю и больше никакая не мертвая, – говорит она.

А как же умершие дети? – говорит он. – Они тоже возвращаются?

Только один из них, – говорит она. – Вообще-то очень сумбурная пьеса, выдающая себя за комедию.

Значит, вы все время были живы и лишь прикидывались мертвой? – говорит он.

Из текста это не совсем ясно, – говорит она. – Возможно. Но еще якобы, возможно, происходит чудо из чудес, и статуя, которая должна была быть похожа на меня в старости, оживает, это и есть я в старости, хотя столько лет была мертва. Скорее волшебство, чем обман.

Скорее волшебство, чем обман, – говорит он. – Мне это нравится.

Мне тоже, – говорит она. – Очень интересно это играть. Мощь.

Типа этой истории про мужчину, который лепит модели из глины, оживляет их, знакомит с наукой, искусством и всем таким, учит пользоваться законами, быть справедливыми друг с другом, – говорит он.