Элиф Шафак - 10 минут 38 секунд в этом странном мире [litres]

Как только в комнату вошли гости, по лицу Лейлы мелькнула тень. Она отступила назад, высвобождаясь от мягкой хватки братика. Его бровки сморщились. Она уперлась взглядом в ряды ланей, которые выстроились по краю персидского ковра в идеальной симметрии и, видимо, ходили вокруг него по часовой стрелке. Так же и она вместе с другими детьми в черной форме и с ранцами каждое утро стройными рядами маршировали в класс.

Лейла безмолвно опустилась на ковер, поджав под себя ноги, и продолжила изучать узор. Приглядевшись повнимательнее, она поняла, что не все лани подчиняются общему правилу. Вон одна из них стоит, приподняв передние копыта, и с тоской смотрит назад, возможно стремясь рвануть в противоположную сторону, к лесной долине, где полным-полно ивовых деревьев. Прищурившись, девочка продолжала рассматривать непокорное животное, пока картинки не слились в одно пятно, а лань, словно по волшебству задвигавшись, не устремилась к ней навстречу и из ее волшебных рогов не пролился солнечный свет. Вдыхая аромат лугов, девочка протянула руку к животному – вот бы вскочить на спину к этой лани и помчаться прочь из комнаты!

Тем временем никто не обращал внимания на Лейлу. Все столпились возле младенца.

– Он пухленький, верно? – сказал дядя, осторожно вынул Таркана из колыбельки и поднял вверх.

На вид малыш был очень вялым, и, казалось, у него очень короткая шея. Что-то в нем было не так. Но дядя сделал вид, что не заметил этого.

– Он будет тяжелоатлетом, мой племянник.

Баба́ провел пальцами по своей богатой шевелюре:

– О, я бы не хотел, чтобы он становился тяжелоатлетом. Мой сын станет министром!

– Пожалуйста, только не политиком! – возразила мама.

Все засмеялись.

– Ну, я попросил повитуху отнести его пуповину в контору мэра. Если ей не удастся попасть внутрь, она обещала спрятать ее в саду. Не удивлюсь, если в один прекрасный день мой сын станет мэром нашего города.

– Смотрите, он улыбается. Думаю, он согласен, – произнесла жена дяди; ее губы покрывал слой ярко-розовой помады.

Все восхищались Тарканом, передавая его из рук в руки, сюсюкая и произнося разнообразные приятности, которые порой вовсе и не были словами.

Взгляд баба́ упал на Лейлу.

– А почему ты молчишь?

Дядя повернулся к Лейле с пытливым выражением лица:

– Да, почему моя любимая племянница нынче не разговаривает?

Она ничего не ответила.

– Ну иди к нам.

Дядя дотронулся до своего подбородка – обычно после этого жеста следовала какая-нибудь его острота или смешной рассказ.

– Мне и тут хорошо… – Девочка осеклась.

Взгляд дяди переменился – из любопытного он превратился в подозрительный.

Заметив, как изучающе он на нее смотрит, Лейла вдруг окунулась в волну мучительного беспокойства. Ей даже стало дурно. Она медленно поднялась. Переступив с одной ноги на другую, девочка немного успокоилась. Ее руки выпрямились и легли на юбку спереди, а потом замерли.

– Можно я пойду, баба́ ? Мне надо делать уроки.

Взрослые с пониманием улыбнулись.

– Хорошо, дорогая, – сказал баба́ . – Иди занимайся.

Вот так Лейла вышла из комнаты, звук ее шагов приглушал ковер, на котором стояла покинутая лань, а дядя шепнул ей в спину:

– О, помилуй Бог! Она ревнует к малышу, бедняжка.

На следующее утро баба́ отправился к стекольщику и заказал бусину от сглаза – сине́е, чем небо, и больше, чем коврик для молитвы. На сороковой день с рождения Таркана он принес в жертву трех коз и раздал их мясо бедным. И некоторое время он был счастлив и страшно горд.

Спустя несколько месяцев во рту у Таркана появились два зернышка риса. Теперь, когда у него прорезался первый зуб, пора было определить будущую профессию мальчика. Пригласили всех женщин, живших по соседству. И они пришли, одевшись не настолько консервативно, как на день чтения Корана, но и не настолько дерзко, как на день удаления волос. На этот раз наряды были чем-то средним – подобающими для материнства и семейной жизни.

Над головой Таркана раскрыли огромный белый зонт, на который вылили целую кастрюлю вареного булгура. На вид малыш, наблюдавший за тем, как на него сползают пшеничные зерна, был несколько обескуражен, однако, ко всеобщей радости, не заплакал. Первое испытание он прошел. Он станет сильным мужчиной.

Затем его усадили на ковер, а вокруг выложили целый ряд предметов: стопку денег, стетоскоп, галстук, зеркало, четки, книгу и ножницы. Если бы он выбрал деньги, стал бы банкиром, если стетоскоп – врачом, если галстук – членом правительства, зеркало – парикмахером, четки – имамом, книгу – учителем, а если уж он предпочел бы всему ножницы, значит пошел бы по стопам отца и стал бы портным.