Сергей Волков - Ильич

В общем, увёл Сёма Зимина в гарнизонный лазарет, Серый в КТП сидит, дневальный его территорию парка подметает, остальные бойцы части заняты кто чем. В семнадцать ноль-ноль развод будет, Серого с дежурства сменят, можно будет в казарму идти. Не жизнь, а малина — сидит Серый, ждёт развода, мух линейкой бьёт. Лето, жара, в КТП прохладно…

Да, тут ещё вот какой нюанс — летом в тех местах было очень трудно со связью. Связь-то в Советской Армии, как в 41-ом году — коричневый переносной телефончик с ручкой и чёрной эбонитовой трубкой, снабжённой педалькой. Говоришь — педалька отжата. Слушаешь — держишь её рукой… Каменный век, короче. Токийский музей связи, зал номер восемь.

Зимой связь в порядке — и с другими частями поговорить можно, и с ближайшим городом, а через корпусной коммутатор умельцы ухитряются даже домой, в Европейскую часть СССР, дозваниваться. И с точкой, где ретранслятор, и с лазаретом связь зимой тоже есть.

А вот летом — хана! То ли выдры или бобры какие-то таёжные кабель грызут, то ли леспромхозовские хозяйственные мужички тырят стратегически важные провода, не известно, но летом связи не бывало неделями.

Сёма отвёл Зимина в лазарет, там сразу же положили занедужившего бойца в инфекционное отделение, от греха, потом врач, очкастый капитан, осмотрев больного, поставил железобетонный диагноз: «Кишечная инфекция», выписал левомицетин, чирикнул ручкой на Сёмином документе, и младший сержант отбыл восвояси.

На обратном пути завернул запасливый пскобской мужичок к знакомой шинкарке, разжился в обмен на банку витаминов «Гексавит» парой бутылок самогона — в командировке на точке пригодится, зашёл ещё в магазинчик, прикупил конфет и печенья — на точке этого тоже давно не едали, и не спеша, вразвалочку вернулся в расположение части.

Времени было пятнадцать сорок семь.

Машина, что шла на точку, «ЗИЛок», уже стояла под парами у штаба, загруженная ящиками с консервами и мешками с крупой и мукой. Сёма зашёл к начальнику АХЧ прапорщику Заничу, отметил командировку, вышел из штаба, и в тот момент, когда он уже распахнул дверцу кабины, намереваясь сесть, на крыльцо казармы вышел старшина части старший прапорщик Пилипенко.

Очевидцы утверждают, что между ними произошёл следующий диалог:

— Семёнов, что с Зиминым?

— Положили, товарищ прапорщик!

— Какой диагноз?

— Холера, товарищ прапорщик!

«ЗИЛ-131» взревел двигателем, дверца захлопнулась, и младший сержант Семёнов убыл в командировку. Старший же прапорщик Пилипенко остался стоять на казарменном, залитом солнцем, крыльце, поражённый, точно громом.

Холера, товарищ прапорщик!

Холера…

Карантинные заставы, белый дым костров, чёрные флаги, морги забиты трупами…

Серый не видел, что случилось после того, как Сёма покинул территорию части. Он не знал, какие приказы отдавал Пилипенко. Но когда Серого после развода пришёл менять «свежий» наряд, сразу стало ясно — в части что-то случилось.

Сменщики явились почему-то в противогазах и перчатках от общевойскового защитного комплекта (всем служившим известного под аббревиатурой ОЗК). Серый, благодушный от предстоящего отдыха, уже подготовил необходимые записи в журнале «приёма-сдачи дежурств», и встретив сменщиков на пороге КТП, удивлённо спросил:

— Вы чего, пацаны? Филип в химтревогу играет, что ли?

— У Зимина холера! — глухо отозвался неопределяемый голос из-под противогаза: — Всем велено одеть противогазы, чтобы не заразиться…

Может быть, Серый соображал чуть медленнее, чем надо, но захлопнуть дверь перед носом нового наряда он успел. Заперев ее на ключ, Серый, лихорадочно соображая, заходил ли к нему сегодня холерный Зимин, метнулся к сейфу, вытащил припрятанный пузырёк одеколона, вылил треть на свой носовой платок и принялся протирать дверные ручки, спинки стульев, подоконники и прочие места, которых касаются человеческие руки. Одеколон — не чистый спирт, но все же какая-то дезинфекция…

Дальше начался форменный кошмар. Связи с бригадой нет. С лазаретом нет. С другими частями тоже нет. Никто из офицеров, узнав о страшном бедствии, идти из дома в часть на службу не хочет. Выносить сор из избы, посылать нарочного и рапортовать командованию в штаб бригады тоже никто не решается.

Солдаты в ужасе, Филип в панике. А холера — болезнь «ротовая», с водой и едой передаётся. Что делать? Делать нечего. Вскрыли склад «НЗ»…

Неделю никто в части не ходил в столовую и не пил никакую иную воду, кроме консервированной, из «неприкосновенного запаса». Никто не знал, что, оказывается, были в СССР такие консервы — «Вода питьевая консервированная». А она была! Жестяные банки, как тушёнка. На случай ядерной войны. Вот этой водой все и пробавлялись.