Сергей Волков - Ильич

Когда у Серого спрашивали, где он служил и чем занимался в армии, он всегда отвечал в стиле гангстера Нудллса из «Однажды в Америке»: «Я два года рано вставал».

Впрочем, какие-то истории из серии «А у нас в части был один чувак…», которые рассказываются после пятой рюмки, случались и у Серого, и некоторыми он даже делился с друзьями, когда пребывал в благодушном настроении.

Малой больше всего любил историю про холеру — видимо, ощущая в её главном герое родственную душу.

Дело было так: Серый служил второй год, даже стодневка уже началась… Стодневка — это такой добрый армейский обычай, сто дней до приказа, деды бреются наголо, отдают масло духам и прессуют их особенно жёстко.

Часть Серого была небольшая, сорок с лишком человек, два взвода — материального обеспечения и охраны. Правда, всё в ней было обустроено чин чинарем: и казарма отдельная, и штаб свой, и столовая с баней. Базировались славные военные строители в небольшом сибирском посёлке лесозаготовителей, вокруг тайга… Не, не так: «на сотни вёрст тайга глухая», короче, ни городов, ни деревень поблизости. Горы, правда, в отдалении имелись, горы красивые, назывались — Становой хребет.

Служили в части в основном водители, соответственно, и автопарк имелся, и машины в нем, двадцать колымаг, давным-давно предназначенные к списанию.

Зимой, весной и осенью стояла в части круглосуточная тоска. Делать нечего, развлечений никаких, телевизор только да работа, ибо, как говорил отец-командир майор Пендицкий и как за ним повторял старшина Пилипенко: «Солдат без работы — это преступление».

Летом же все менялось. Лето в Сибири и на Дальнем Востоке — как в Сочах. Жара стоит неимоверная, и днём, и ночью. Все ходят загорелые, как негры, при каждом удобном случае сваливают в тайгу, по грибы, по ягоды, благо этого добра окрест полно, собирай — не соберёшь.

Кормежка же в части была из рук вон. Нет, голодать — не голодали, само собой, но провиант шёл в основе своей консервированный, концентрированный, полуфабрикатный, эрзац-провиант, словом.

От жары консервы портились, вспучивались, происходил, говоря научным языком, бомбаж, что на состоянии солдатского организма сказывалось, само собой, отрицательно.

Все это, а плюс к тому немытые ягоды и недоваренные грибы приводили к жутким и изнуряющим энтеритам, поносам по-русски. От поносов страдали все, и солдаты, и офицеры с прапорщиками. А туалет, естественно, типа сортир, расположен на улице. Мухи, жара… Короче, предэпидемическая обстановка.

Должность санинструктора, на которого и падали все тяготы заботы об служивых организмах, в части занимал человек примечательный и непростой. Звался он младшим сержантом Семеновым, имел белобрысую и несколько одутловатую внешность и происходил из Псковской губернии.

Пскобские мужики, они же скобари, как известно, народ особый. Происхождением своим скобари гордятся страшно, до сих пор помнят, как всем миром рогатоголовых псов-рыцарей бивали и в Чудском озере их топили. Поговорок про себя навыдумывали, типа: «Скобарь с колом страшнее танка», «Мы — пскобские, мы — прорвёмся», и всякое такое.

Серый не знал иных уроженцев Пскова и его окрестностей, но младший сержант Семенов, в просторечии — Сёма, хоть с колом, хоть на танке, хоть с водородной бомбой, напугать мог только самого себя, да и то, если бы увидел ночью в зеркале. Проще говоря, парнем он был мирным и незлобивым.

Круглые Сёмины голубенькие глазки в опушке белёсых ресничек жили на припухлом румяном лице только для того, чтобы закрываться при любом удобном случае, и тогда все, случившиеся рядом, могли насладиться неподражаемым, фирменным, пскобским храпом младшего сержанта.

Раз в два дня Сёма шёл в штаб части, отпирал там носимым на шее большим ключом медпункт и вёл приём, пользуя своих сослуживцев всякими таблетками и мазями, врачуя чирьи и язвы, которые густо покрывали солдатские авитаминозные тела. В остальное время он был обычным воином Советской Армии, командовал отделением, ходил в наряды, словом, просто служил, не хуже и не лучше других.

Правда, иногда в Сёме просыпался какой-то хитрый, наверное, тоже пскобской, бесёнок. Дело в том, что все люди врут. Те, которые не врут, сидят в психиатрических лечебницах закрытого типа, ибо не врать — противоестественно для человеческой природы, и от правдивости надо лечиться, желательно с помощью транквилизаторов.

Но врут люди, как правило, с какой-либо выгодой. Или впрямую — обманул ближнего и обогатился, или косвенно — для авторитета, во спасение, чтобы выгородить себя или ещё кого.