Алексей Винокуров - Темные вершины [litres]

Он пожал плечами, да и что он мог ответить? В последнее время его не оставляло ощущение судьбы, точнее, фатума, рока, который творится над ним чьей-то могущественной волей – не Бога, не дьявола, но какой-то третьей силы. Да есть ли она на самом деле, эта третья сила, или просто когда-то придумали ее, потом забыли, а теперь вот снова вспомнили, от страха и безысходности, от несбывшихся надежд…

– Будете что-нибудь? – Она кивнула на меню.

– Я… да… – Он смешался, не знал, что сказать. – Тут непонятно.

Хелечка улыбнулась язвительно, щелкнула пальцами. Снова явился юноша в хитоне, она ткнула пальцем в меню, сказала что-то негромко, он поклонился, исчез и тут же вернулся с подносом в руках. На подносе стоял маленький графинчик с чем-то темным, коричневым, булькающим, источающим аромат сладковатый и терпкий.

– Это сома, напиток богов, – сказала она на его вопросительный взгляд. – Попробуйте.

– А вы?

Она усмехнулась.

– Пейте.

Буш поднес графинчик к носу, голова у него закружилась, его повело, и он как-то пропустил момент, когда все содержимое оказалось у него во рту. Он пытался распробовать вкус, но вкуса никакого не было, только маслянистая ускользающая влага на языке – то ли пил, то ли почудилось.

Буш вопросительно поднял глаза на Хелечку, та смотрела на него дерзко и вызывающе.

– Что такое? – спросил он заплетающимся языком.

– Ничего, – отвечала она, пожав плечами.

А сома между тем уже начала действовать…

Буш ощутил, как его стало вытягивать вверх и закручивать по спирали вокруг своей оси. Чувство было небывалое, но сосредоточиться на нем не вышло: невесть откуда, прямо из тишины задрожала музыка. То нарастая, то затихая, она не просто звучала, но разбрызгалась в воздухе, висела, как водяная пыль, как радуга, вздрагивала, вибрировала, мерцала. Спустя мгновение Буш понял, что музыка и была радугой, именно ее он видел над столами. Просто уши его разума были закрыты до поры до времени, он видел, но не слышал. Теперь же все его органы заработали в полную силу: он не только слышал и видел музыку, он ее осязал, он вдыхал ее, пробовал на вкус и даже исчислял, как математическую формулу. Музыка смешалась с ним, вздрагивала и колотилась в теле, каждая клетка была охвачена музыкой, опоясана ей, отравлена, взята в плен, билась и стонала в унисон с ней.

Блуждающий взгляд его вдруг наткнулся на женщину, сидящую напротив. Он не помнил, что это за женщина, но помнил, что должен сказать ей что-то важное. Он судорожно пытался вспомнить, что же нужно ей сказать, а она молчала и смотрела на него. Она смотрела, и в глазах ее разгоралось какое-то пламя. Не желтое и красное, как положено, не белое даже, а фиолетовое, что ли. Это потом он догадался, что не пламя фиолетовое, а просто тушь на ресницах, тени – вся косметика была фиолетовой, а пламя просто прикидывалось, маскировалось…

Но в тот миг это было пламя, оно сияло, жгло, и когда оно сделалось, наконец, нестерпимым, женщина напротив вдруг сузила глаза, встала и, взяв его за руку, повлекла за собой – по лестнице вниз, оставляя за собой ложи, полные веселящимися людьми.

«Куда мы?» – хотел он спросить, но не мог, губы окаменели. Дойдя до арены, где очередная гимнастка выделывала вещи для честной девушки оглушительные, Хелечка свернула в угол, туда, где обычно висят пожарные топоры. Буш шел за ней, как прикованный, да он и был прикован, рука ее, холодная, влажная, держала его крепче адмиралтейского якоря.

Здесь, в углу, она толкнула незаметную серую дверь – перед ними открылась комната с барельефами в стенах, драпированных красным шелком. В комнате на длинном алом диване две гимнастки обхаживали клиента. Одну он даже узнал, она выступала под номером 9, а сейчас не то что номера не имела – была совершенно голой. Вторая же, напротив, не сняла с себя купальника, для остроты ощущений, конечно. Клиент же был одет полностью: бордовый костюм-тройка, золотая сорочка, штиблеты Stefano Bemer, галстук-бабочка, борода, лысина. И вот этого-то полностью упакованного космонавта гимнастки ласкали, целовали в разные одетые места – жилетку, галстук, пиджак и даже бороду. Космонавт заводил глаза, постанывал, сжимал девчонок пальцами, крепко, страстно, до синяков на нежных телах.

– Прочь, – только и сказала Хелечка, не глядя на развеселую компанию.

Девушки испарились сразу, космонавт еще секунду приходил в себя, потом встал и, не открывая глаз, пошатываясь, вслепую, но с безошибочной точностью вышел в открытую дверь и даже притворил ее за собой. Щелкнул английский замок, Хелечка толкнула Буша на диван, села ему на колени, провела длинными нервными пальцами по глазам, по щекам.