Борис Кудряков - Ладья тёмных странствий. Избранная проза

ВОИН ( яростно, нетерпеливо ): Сейчас я рассчитаюсь за вчерашнюю обиду! Что же не едет этот грязный комок мяса, выдающий себя за властителя сердца прекрасной Элен?! ( Яростно топает ногами, поигрывает шпагой. ) Ну где же эта вшивая собака, мне не терпится заколоть его в поединке! Это будет последняя дуэль… потому что когда любишь… ( Громче. )…и люб и м, жалко убивать даже собаку.

Цокот копыт, ржанье.

На сцену вбегает воин, одетый в костюм времен Людовика XVIII. Он в ботфортах, со шпагой, в кепке и пляжных очках.

ВТОРОЙ ВОИН ( вежливо ): Милостивый государь, пока дело не зашло слишком далеко…

ПЕРВЫЙ ВОИН ( поигрывая шпагой ): Поздно, о чём вы думали вчера, когда оскорбляли меня…

ВТОРОЙ ВОИН: Милостивый государь, это недоразумение…

ПЕРВЫЙ ВОИН: Защищайтесь!

ВТОРОЙ ВОИН ( смиренно ): Знать, судьба.

Поединок на шпагах 30–40 секунд. (Пригласить статистов из спортклуба.) Первый воин заметно сильнее. Несколько острых моментов. Победа явно на стороне первого воина, но он вдруг спотыкается – и второй воин пронзает его. (На 1/2 секунды гаснет свет.) Первый эффектно падает. Второй бросает в ужасе шпагу, глядит на свои руки.

ВТОРОЙ ВОИН: О! Что я натворил! Я убил человека!.. Мне нет прощенья! Нет, нет, нет!

Становится на колени перед убитым, рыдает. На сцену выплывают девушки в белом, они окружают воинов и грустно поют. Пение 20–30 секунд. Появляется Дональдо. Свет гаснет на 2 секунды.

ДОНАЛЬДО ( девушкам и воинам ): Убирайтесь! Не театр, а кабак; снова шпаги, поединки… Я возражал против этой сцены… ( Девушки и воины уходят. )…но автор упрям. Говорит: зрителю, видите ли, нужна разрядка, переключение внимания. Конечно, автор – деловой человек, я не стал спорить. Истина родилась до меня, а в споре рождается бешенство. Между прочим, в буфете пиво! Пойду, пропущу пару бутылок! ( Уходит. )

На сцену вновь опускается экран. Свет гаснет. Демонстрируются диапозитивы, время показа каждого не более времени комментария к нему.

31. Мальчик 3–4 лет в грубой рубахе прутиком гонит по лужам гусей.

ГОЛОС: «Детство Дональдо прошло в суровой деревенской обстановке».

32. Мужчина в грубой рубахе таскает камни.

ГОЛОС: «Отец Дональдо от зари до зари таскал камни, чтобы хоть как-то прокормить семью».

33. Интерьер крестьянской избы: маленькое оконце едва освещает огромный стол, за которым сидят дети (20–25 человек).

ГОЛОС: «Сейчас вы видите семью Дональдо. Обратите внимание на утварь тех лет, на оконце тех времен, на тонкие шеи тех дней».

34. Мальчик 7–8 лет склонился над придорожной канавой.

ГОЛОС: «С ранних лет Дональдо интересовался жизнью».

35. Тот же мальчик нюхает остов дерева, сражённого молнией.

ГОЛОС: «Любознательный Дональдо осматривает след молнии».

36. Мальчик 8–9 лет в грубой рубахе сидит над книгой.

ГОЛОС: «Ему легко давались мудрёные науки».

37. Траурная процессия.

ГОЛОС: «Когда Дональдо исполнилось 10 лет, его семья погибла в половодье».

38. Юноша с котомкой через плечо подходит к большому городу.

ГОЛОС: «Несчастье не сломило Дональдо, он идёт в люди».

39. Юноша с усиками в кругу друзей. За столом посреди скромной комнаты пьют чай студенты. Дональдо что-то декламирует.

ГОЛОС: «Дональдо читает наброски к трактату «Личность как орудие насилия».

40. Раненый Дональдо на крыше перезаряжает пистолет.

ГОЛОС: «Не только пером, но и действием утверждался Дональдо в те суровые годы».

41. На фоне заснеженных гор трое храбрецов у палатки.

ГОЛОС: «Дональдо с единомышленниками бежит от преследования».

42. Осунувшийся, больной, в рваной одежде, Дональдо стоит на высокой скале перед бушующим океаном.

Патетический, возвышенный, срывающийся от волнения голос молодой актрисы: «Полнеба, полное ветров, встречаю я и пью ветра как маг, нетленный иноверец природы всей. Всю жизнь я воспевал поверье о суете земных хождений; о чувственности трав, о жизни лошадей я больше рассказал, чем о любви… Нет… ничего я больше не скажу… врагам. Друзьям хочу открыть секрет истёртой жизни. Как мало вас – секретов и друзей. Друзей не мало, но встречал их мало; они, подобием зари – посмейтесь над избитостью строки, – они, подобием зари над дубом душ уединенных, помогут обострённость, волчность, ожесточённость и забитость заглушить, и посмеются, и простят, и чаем напоят, и пустят в мир пространств. Пространства те могучие, шумят там ели, сосны. Там комары проели всё мужество лесного бытия. Там сердца нет, там глина золотая золы ежевечерней гнили, то – сосны там роняют ресницы и сны свои, то – ели истекают и не истекут кровавою смолою – янтарём для внуков. Но если прикоснуться грудью к снам, к словам, нет – не к земле, где крик черноземельного убийства любви единственной и озарённого единства с плотью, с прошлым и с густым усилием ночной борьбы за жизнь, любовной схватки с женщиной, с любимой поутру борьбой и за себя, и за неё, за кость, за волосы, за хлеб и за вино, и в этом нет вины, да – нет вины, но в этом есть загадка и победа… В пространство жадно я вхожу. Озёра вижу, горы, реки, детей, что не прожили жизнь мою, что веки их не поседели, как у меня виски от тайны бытия».