Рейчел Джойс - Золотой жук мисс Бенсон [litres]

– Ну, может, я неправильно подсчитала! Я же говорила, что у меня тогда все в голове помутилось. И потом, я не хотела лишний раз тебя тревожить…

– Не хотела меня тревожить?! А сейчас ты меня не растревожила? Больше уж, кажется, растревожить невозможно!

В ответ Инид зарычала. Нет, она и в самом деле зарычала, как зверь.

– Инид, я совершенно не представляю, что делать! И крови я ужасно боюсь. Ты же сама это знаешь. Пожалуйста, немедленно все это прекрати. Ты же не можешь рожать здесь. Тебе нужно в больницу. Нам совершенно необходимо как-то добраться до Нумеа. Только там ты будешь в безопасности.

В ответ Инид пронзительно выкрикнула еще что-то на неизвестном иностранном языке, видимо, некое ругательство, а потом, стиснув кулаки так, что побелели косточки, неожиданно спокойно сказала:

– Ты, возможно, забыла, Мардж, но нас с тобой разыскивают, как убийц. О мелких кражах я уж и не говорю. Регистрация в больнице – идея далеко не самая удачная. И потом, как нам до Нумеа-то добраться? Остановить машину на шоссе и попросить нас подвезти? Ты пойми: у меня уже воды отошли! Ребенок вот-вот родится! Так что сейчас для меня это самое безопасное место. И не вздумай падать в обморок, Мардж! Клянусь, я просто убью тебя, если ты опять отключишься. А теперь нам нужны чистые полотенца, чистые простыни, одеяла, горячая вода, чистые ножи…

Это продолжалось час за часом, и конца видно не было. Марджери едва смогла на минутку закрыть глаза. Инид то начинала реветь, как дикий зверь, и ползать на четвереньках с искаженным лицом, уверяя Марджери, что она рожает и нужно приготовиться, но потом боли вновь сходили на нет. И тогда она полусидя приваливалась к стене или даже сворачивалась клубком на полу и засыпала. А иногда вставала и начинала ходить взад-вперед по веранде, стеная и царапая себе поясницу. Или описывала круги по большой комнате – Марджери даже на всякий случай передвинула кресло, означив им слабое место в полу, поскольку боялась, что Инид в эту бывшую дыру провалится. В Пуме она приняла решение незамедлительно начать приводить в порядок коллекцию для продажи. Но сейчас даже думать об этом времени не было: обернув вокруг талии большой чистый лоскут, а вторым лоскутом повязав голову, как тюрбаном, Марджери натаскала воды из ручья и даже попыталась разжечь возле дома костер, чтобы на нем поскорее эту воду согреть. Затем она разыскала множество грязных полотенец, выстирала их и развесила на веревке, хорошенько встряхнув, чтобы поскорей высохли. Она даже пол в бунгало вымыла.

Но все это она делала, по-прежнему пребывая в страшной растерянности, а потому действия ее как бы накладывались одно на другое. Она то приносила Инид воды, то растирала ей виски, то держала ее за руку. Ей пришлось заново мыть пол, когда Инид нечаянно обкакалась. Марджери собрала и сложила в стопку все одеяла, какие смогла найти; простерилизовала все даже относительно острые ножи. И продолжала надеяться, что в последний решающий миг все произойдет само собой и очень быстро, а от нее никакой реальной помощи не потребуется. Марджери понятия не имела ни о том, что первые роды могут весьма затянуться, ни о том, сколько сил тратит женщина на то, чтобы произвести на свет дитя. В ее жизни был только один близкий человек, которому довелось это делать, – ее мать; но мать, разумеется, никогда с ней на эту тему не говорила. И сейчас, вспомнив об этом, Марджери подумала: поразительно, ведь матери пришлось рожать не один, а целых пять раз, однако ей, своей дочери, она ничего об этом не рассказывала. Словно у нее вообще никаких детей не было.

Между тем Инид то пронзительно взвизгивала, то начинала плакать, то яростно брыкалась, то беспомощно хныкала, ползая на четвереньках вся мокрая от пота, то, скорчившись, молча лежала под стеной. Ее огромный живот сполз совсем низко, и казалось, что его содержимое в любую секунду может выскользнуть наружу – хотя как именно это произойдет, Марджери даже представить себе не могла. Никогда в жизни она не чувствовала себя настолько бесполезной. И все время подыскивала себе какие-то занятия: складывала москитные сетки, выскребала грязь из углов, все время что-то мыла или стирала. Время летело быстро – только что был ясный день, а оказывается, пора уже и лампу зажигать.

«Бранстонские пикули, горячие ванны, осенние листья, тосты с мармеладом…» – вспомнились ей причитания консульских дам.

Примерно то же самое произошло и с Инид: после двенадцати часов схваток она была настолько измучена, что совсем помрачнела и между приступами боли начала перечислять все то, по чему успела соскучиться. И не умолкала ни на минуту. Сидела, опустив ноги в ведро с холодной водой, и, словно бесконечный список покупок, перечисляла все подряд: светлый моросящий дождик, зеленая трава, голуби, крикет, фишн-чипс, батончики «Уитабикс», чистящий порошок «Вим», крахмал «Робин», мыльные хлопья для уборки дома, какао фирмы «Раунтри», воздушные пшеничные зерна «Квакер», рыбный паштет «Шипам», горчица «Берд» и даже смог. Инид призналась, что соскучилась даже по британскому смогу. Даже по фальшивым угольным каминам, в которых угли только светились красным, но не горели и ничем не пахли. А еще она очень соскучилась по цветущим нарциссам и по белому хлебу. Сказав это, она даже расплакалась. Она не могла поверить, что никогда больше этого не увидит. И снова принялась перечислять: сливочный соус для салата, бумажные магазинные пакеты, огни автомобилей на улицах, настоящие очереди, книжечки продуктовых талонов, клеенчатые или прорезиненные шляпы, защищающие от дождя, автобусные кондукторы, журнал «Радио Таймс»… «Британский фестиваль! – вдруг прорыдала она, и у нее потекло из носа. – Я больше никогда не увижу Британский фестиваль!» И так много часов подряд. А меж тем сквозь деревья уже просачивался свет зари.