Дебора Леви - Человек, который видел все [litres]

– Да?

– Скажи еще раз, сколько тебе лет?

– Пятьдесят один.

– А мне?

– Пятьдесят шесть.

Я стянул с головы простыню и посмотрел ей в глаза – чужие, не той женщины, что я знал когда-то. Раньше мне нельзя было описывать ее красоту, теперь же осколки этой красоты разметало во времени и пространстве.

Дженнифер по-прежнему читала книгу.

– Дженнифер, что случилось с нашей молодостью?

Она перевернула страницу.

– Хороший вопрос, Сол. Как по-твоему, сколько тебе сейчас?

– Двадцать восемь.

– Столько тебе было, когда мы встречались.

– Чем я тогда занимался?

– Готовился к поездке в Восточный Берлин.

– Дженнифер, куда ты делась?

– В каком смысле? Я окончила школу искусств. Потом мы поселились в Америке. Потом моя карьера пошла в гору, и я стала ездить по всему свету. А после вернулась домой.

– На Гамильтон-террас?

– Нет, там я жила, когда была студенткой.

Меня пробрала дрожь.

– Дженнифер, мы столько времени потеряли…

– Говори за себя. – Она снова перевернула страницу.

– А где ты жила в Америке?

– Сам знаешь.

– Мы были там вместе?

– Нет. Ты приехал позже.

– Но ты сказала «мы поселились»?

– Да. Я поселилась на Кейп-Коде вместе с нашим сыном.

– Дженнифер, ты была такая славная! Носила сандалии, сделанные из автомобильных шин. И кимоно с вышитым на спине драконом.

– Верно, – кивнула она. – Помню те сандалии и то кимоно. И ты, Сол, в те дни был очень хорош собой. Длинные черные волосы, оливковая кожа, скулы, губы… Мы готовы были проглотить друг друга.

Своей новой постаревшей рукой я накрыл ее новую постаревшую руку.

– Но почему же ты отказала мне, когда я предложил тебе выйти за меня? Потому что знала, что мне нравятся мужчины?

– Нет. Вовсе нет. Я не сомневалась, что ты и меня тоже любишь.

– Тогда почему?

– Сам знаешь.

Пока мы с Дженнифер занимались любовью, дверь ее спальни сама собой приоткрылась. И, делая ей предложение, я сквозь дверной проем смотрел в кухню.

В тот момент из сауны как раз вышла ее соседка Клаудия – выключить закипевший чайник. Она была голая, только волосы замотала розовым полотенцем. Живот у нее был плоский и загорелый. И, прося Дженнифер выйти за меня, я смотрел на нее. Не желал терять ни одну из возможностей, что открывала передо мной жизнь, хотя мои слова и предполагали, что я готов от них отказаться. Но и Дженнифер тоже не желала терять открывавшиеся перед ней возможности. В паспорт ее вложено было письмо с официальным приглашением на работу в Америке. Она знала цену фотографиям, которые сделала для своей выпускной выставки. Знала, что с их помощью сможет покинуть Британию – и меня. Неужели же я хотел загубить ее карьеру, подрезать ей крылья на самом взлете? Женитьбой приковать ее к себе пудовыми цепями? Может, и так. Тогда зачем же я сделал все, чтобы она заметила, как я пялюсь на Клаудию? Может, хотел дать ей понять, что у меня тоже есть глаза? Она-то постоянно разглядывала меня сквозь свой объектив. Бывало я просыпался и обнаруживал, что прижимаюсь губами к ее колену, а сама она нависла надо мной в странной позе с фотоаппаратом в руках. Временами я притворялся, что все еще сплю, а потом неожиданно открывал глаза, чтобы поймать ее с поличным. Она всю свою карьеру построила на том, что смотрела. Преимущественно на меня.

– Не только на тебя, – возразила постаревшая Дженнифер. – Еще на свою подругу Сэнви, например. Это благодаря ее портретам меня пригласили в Америку. Почему ты не спрашиваешь, какой у меня в те дни был фотоаппарат?

– Расскажи.

– Leica M2. В то время он был самым лучшим. А мне достался от отца.

– Дженнифер, почему ты все время здесь, рядом?

– А ты как думаешь, Сол, почему?

– Честно, не знаю.

– Нет, знаешь.

– Объясни еще раз.

– Потому что ты был отцом моего сына. Айзек умер в Америке. Ему было всего четыре.

– Да-да, я помню. Помню, что он умер. Как это произошло?

– Он заболел менингитом, но никто этого не понял. Ни доктор, ни я. Все произошло очень быстро. Мы похоронили его вместе.

– О, Дженнифер, иди ко мне.

Я взял ее руку и поднес к губам. А потом положил к себе на грудь, под рубашку, туда, где билось сердце. И накрыл сверху собственной ладонью.

– Знаешь, – сказал я, – я понятия не имел, как стать человеком, которым ты хотела меня видеть. Только теперь я начинаю понемногу кое-что ощущать и даже не могу точно сказать, какой сейчас год.

Наши новые постаревшие пальцы сплелись. Оба мы чувствовали, как бешено колотится мое сердце. Так мы провели всю ночь: ее рука лежала на моей груди, моя прикрывала ее сверху, а ее серебристые волосы падали мне на лицо. Той ночью я не был один, и призраки меня не беспокоили.