Владимир Паперный - Архив Шульца [litres]

Однажды я услышала, как она сказала отцу:

– You have ruined our family [13] Ты разрушил нашу семью ( англ. ). .

Это было в 1936 году, у нас отобрали американские паспорта, и мы никуда уже уехать не могли.

Я никогда не любила Лонни. А он… Врал, что влюблен в меня без памяти, может быть, даже верил в это. Говорил, хочу целовать землю, по которой ты ходишь, одену тебя как куклу, куплю тебе зимнее пальто. У меня никогда не было зимнего пальто, я всегда мерзла в России. Он был довольно уродлив. Правда, прекрасно пел. Был хорошим актером. С такой обаятельной улыбкой. Говорил на прекрасном английском. Мой язык был намного беднее, я ведь успела закончить только девять с половиной классов в Америке. Но он чувствовал себя очень одиноким в России. В 1934 году приезжала Мариан Андерсон [14] Андерсон Мариан ( Anderson Marian ; 1897–1993) – темнокожая американская певица, знаменитая своим контральто. , он ее умолял остаться в СССР, но она сказала “нет”. Когда приехал Поль Робсон – то же самое: останься, это большая страна, ты будешь выступать в этой части, а я в этой, и мы никогда не будем конкурировать. А Поль сказал – нет, я родился в Америке, это моя родина, я никогда не перееду в другую страну. Поль был тоже черный, но очень красивый. И умный. Мы с ним дружили. Лонни страшно ревновал, даже считал, что мои дети не его, а Поля. Хотя сам был уже влюблен в кого-то. Хотел разводиться. Для меня это было катастрофой. Поль давно уехал. В 1949-м я ходила на его концерт в зале Чайковского. Зашла на минуту за кулисы поздравить. Когда он приезжал получать свою Сталинскую премию в 1952-м, даже не позвонил.

Я встретилась с этой дамой, с которой у Лонни был роман. Я ей сказала – что вы делаете, вы разрушаете мою семью. Пожалуйста, не надо. Я живу в стране, где очень мало черных детей. Мне будет очень трудно снова выйти замуж. Кому здесь нужны цветные дети. Это была русская женщина, высокая, как мой муж, очень плохая актриса, кстати.

В 1961-м мне передали от Поля записку – почте он не доверял, ни американской, ни советской, – что он остановится в гостинице “Советская” на один день по дороге в Шотландию и хочет со мной встретиться. Об этой поездке практически никто не знал, и жены Эсси с ним не было. Я приехала в гостиницу и сказала, что я его сестра, – первое, что пришло в голову. К счастью, в России тогда так мало знали о неграх, что никто на заметил абсурда – белая сестра черного певца. Дежурная стала звонить, он не отвечал. Мы вместе с ней поднялись к его номеру и стали стучать.

– Он точно никуда не выходил, – сказала дежурная.

Мы стучали еще минут пять, потом она открыла дверь своим ключом – в комнате никого. Постучали в ванную, дверь не открывается. Тишина. Дежурная ключом открыла и эту дверь. На кафельном полу лежал Поль в белом халате, залитом кровью, вены на обоих запястьях были перерезаны бритвой, которая валялась рядом. Дежурная бросилась к телефону вызывать врача, а я туго перевязала его запястья, чтобы остановить кровь, – одно моим синим шерстяным шарфом, другое серым крепдешиновым поясом от платья.

Врач примчался через пять минут и сказал, что мы его спасли. Еще минут десять, и было бы поздно. Дежурная ушла. Врач перебинтовал запястья и теперь что-то громко кричал в телефон. Потом спросил:

– Вы можете посидеть с ним минутку?

Я кивнула, и врач убежал.

Поль открыл глаза, он был смертельно бледен. Я спросила, зачем он это сделал.

– Я в отчаянии, – пробормотал он. – Я защищал СССР. Десять лет назад… Где мой друг Соломон Михоэлс? Отвечают: скоропостижно скончался. Где мой друг Ицик Фефер? Молчат. Потом его привезли. Истощенный, измученный. Показал пальцем на люстру – нас подслушивают. Отчего умер Соломон? Он – палец к виску. Я все понял. Спросил о работе, о семье. Он сказал, что всё в порядке, а сам пальцами показывает решетку. Готовит новую книгу? Он рукой изобразил петлю вокруг шеи. Потом сказал, что его мучает мигрень, и встал. Я проводил до лифта. Потом узнал, что все члены Еврейского антифашистского комитета расстреляны. А сегодня какие- то люди окружили меня в вестибюле гостиницы – умоляют помочь, одному уехать из СССР, другому освободить родственника, до третьего мы не дошли. Пришла милиция. Их всех вывели их улицу. Мне стыдно перед ними, но что я могу сделать? Повторять все, что врут американские газеты? Что в СССР нет свободы? А где она есть? Я слишком стар, чтобы менять убеждения. Но я хотел тебя видеть не для этого. Мне нужно знать, Мэл и Рикки – чьи это дети? Скажи мне правду, я не буду вмешиваться в твою жизнь.