Сергей Авилов - В.Н.Л. (Вера. Надежда. Любовь)

– Я, когда за Артёмку замуж выходила, тоже хотела сбежать из-под венца… Дура была, Настасья Филипповна…

– От Артёма? – задал я глупый вопрос.

– Ну а от кого? – ответила. – В мальчика была влюблена… Ай! – она смахнула ладонью мысль, как ненужную слезу со щеки.

– В… – я пытался вспомнить имя, рассказанное мне супруновской подругой Татьяной. – Ро-зи-на… Да?

– А… Уже знаешь? Артёмка рассказал? – смутилась она.

– Нет. Твоя подруга, Татьяна. Они с Супруном…

– Подруга? – осторожно слетело с её губ. Так, будто она не хотела отпускать слово. – Нет, Серёш, знакомая. Для подруг мы чересчур разные…

– А дальше-то что? – хотелось услышать мне продолжение о побеге.

– Дальше? Не сбежала, – засмеялась она. – Плакала потом неделю… Дура! – повторила ещё раз.

– Ну любовь… – неопределённо заметил я.

– Что любовь? Любовь моя об меня ноги вытирал. Любовь, – фыркнула она и опять усмехнулась.

– Время лечит, – сказал я что-то туманное.

– Да нет, не время… Мозги, – улыбнулась. – Вот мозги лечат. Любовь – это не только, прости, в парадной трахаться. Любовь – это ответственность.

– За траханье в парадной, – вставил я.

– Ну… И это тоже, – усмехаясь, закивала головой Оля пришедшемуся ко двору юмору.

Из коридора послышались звуки развозимого нянечкой обеда. Гремел большущий половник, брякали тарелки.

– Тебе надо поесть, – разволновалась вдруг она. Так, будто я и вправду был тяжело болен и мое выздоровление напрямую зависело от нескольких глотков супа.

– Пойдём лучше на улицу, – предложил я.

– Давай ты поешь, и мы пойдём.

– Давай я возьму нам апельсинов…

Я вошёл в палату, оставив Олю в коридоре.

– О, Серёжа, – оживился лысый Алексей, – к тебе девочка приходила. Красивая девочка. Она тебя нашла? Невеста твоя?

– Нашла, – вдруг бойко донеслось из коридора. И в этом ответе было согласие с тем, что «она меня нашла», и ещё немое одобрение следующего вопроса.

Мне же вдруг захотелось поделиться с Алексеем. Что вот ведь – не моя невеста, а чужая жена. Вместо этого я неопределённо кивнул, взял пару апельсинов из тумбочки…

– Ты так пойдёшь? А куртка? – «поешь», «так пойдёшь»… Слишком много ненужной заботы для первого свидания.

– Куртка где-то у них… Да и тепло уже.

– Ну пусть, – ответила.

Через установленный турникет, пройдя небольшой холл с двумя аптекарскими ларьками, мы вышли на улицу. Словно бы открыли двери подземелья.

Солнце било так ярко, что находящееся в тени больницы пространство перед входом казалось удручающим. Мы поспешили под прямые лучи. Завернули за здание, оказавшись в ветреном сквере.

Я протянул ей апельсин.

Мне показалось, что я мог бы поцеловать её в лифте – она бы не стала противиться. Но я этого не сделал, и я знал почему. Потому что всё, случившееся со мной и этими двумя людьми, может быть перечёркнуто одним неосторожным движением. У меня не было стопроцентной уверенности в том, что это будет правильно истолковано. Хотя из всего того, что я знал о женщинах, можно было сделать вывод…

Нельзя. Делать. Никаких выводов. Выводы делаются в голове или на бумаге. Проверять выводы на живых людях – гнусно.

Мы дошли до одиноко стоящей в ветреном сквере скамейки. Не сговариваясь, сели. Она чистила апельсин и кидала в стоящую возле скамейки урну яркие корки. Потом протянула апельсин мне.

– Ешь, ты же не обедал…

– Спасибо.

Её забота обо мне была дрессированной годами супружества женской заботой о мужчине, заботой жены о муже. И не принципиально, что на месте мужа сейчас был чужой ей человек. Это – почти как инстинкт.

Я разломил апельсин на брызжущие соком дольки, отправил одну в рот, другую протянул ей. Она долго примеривалась рукой, потом, не желая пачкаться соком, открыла рот и взяла апельсинную дольку прямо у меня из пальцев, даже немного задев пальцы губами…

– Ещё? – подбодрил я.

– Не-а, – засмеялась, жуя, – сигарету.

Периодически скамейку атаковал ветер. Он то налетал, дуя в водосточные трубы, отчего по скверу разносился тревожный и тоскливый, совсем не весенний гул, то надолго, казалось, насовсем затихал, оставляя нас греться на солнце и надеяться, что ветер больше нас не потревожит.

Когда ветер налетел вновь, Оля как-то картинно поежилась, и я обнял её за плечи одной рукой. Чтобы так же картинно спрятать её от ветра. Мы плохо сыграли давно выученные и оттого ставшие глупыми роли.

– Ну… – обречённо обратилась она ко мне, неизвестно что имея в виду. Её лицо приблизилось к моему…