Сергей Авилов - В.Н.Л. (Вера. Надежда. Любовь)

– Вам плохо?

Её не собачка, но вполне состоявшаяся дворняга шумно обнюхала то, что ещё недавно собирался переварить мой желудок. Лизнула раз и другой…

– Фу! – в один голос оживились мы – я и хозяйка.

И только потом я ответил:

– Не очень… – в смысле «не очень хорошо». Она поняла. Престарелая хозяйка престарелой собаки. Просто упавшим я, наверное, не выглядел. Да и на пьяного похож не был, хотя немного-то выпившим – да, был…

– Помогите, пожалуйста, встать… – я протянул ей левую, не окровавленную руку.

Медленно поднялся… Покачнувшись, привалился к стене дома, запачкав кровью стену.

– До дома дойдёте? – тревожилась дама, но по её лицу да и по вопросу, предполагающему ответ утвердительный, я видел, как ей хотелось уйти. Да и до какого дома она предлагает мне дойти? Может, я вообще живу в другом городе… Хотя до дома-то я уже дошёл. Вот стою, подпирая плечом окровавленную стенку. Надо её отпускать…

– Да, спасибо, – ответственно произнёс я и не двинулся с места. Третьей и надёжной опорой оставалась стена.

Она, подобрав собаку на короткий поводок и приговаривая: «Ну пойдём, Боня», все ещё оглядываясь, двинулась по улице дальше.

Я тоже решил двигаться. С трудом отлепился от стенки. Сделал пару неуверенных шагов. Решил вернуться. Ища опоры спиной, не рассчитал и с каким-то детским удивлением понял, что сейчас упаду. Потом задумчиво падал…

Опять собака, шумно нюхающая лицо…

Дама, уже в сопровождении незнакомого мужика, помогающие мне сесть. Его низкие, пахнущие табаком, усатые слова:

– Погоди, я «скорую» вызвал…

– Алкоголь употребляли? – записывал молодой, с неряшливой небритостью доктор, когда мы сидели уже в машине.

– Немного, – оправдывался я.

– Да я вижу, – миролюбиво заметил он, дескать, не имеет на этот счёт никаких претензий.

Мы ехали удивительно долго. При том что какая-то больница находилась минутах в десяти ходьбы от моего дома.

Я спросил.

– Сегодня «Покровка» дежурная… – пояснил врач, рассчитывая, что я всё понял…

В приёмном покое пахло псиной. Да и сам приёмный покой был каким-то приёмным непокоем. Вокруг сидели такие же, как и я, покалеченные люди. У большинства из них на голове либо на конечности белели бинты… Среди покалеченных встречались выпившие. «Пятница», – почему-то подумал я.

«Ждите, к вам подойдут», – сказала мне синяя медсестра, уходя в кишку коридора и оставив меня в неудобном, напоминающем стадионные сиденья кресле. Я и ждал… Попытался разложить сложный и неприятный запах на составляющие. Человечьего в запахе было больше, чем собачьего. Немытое тело, хлорка, алкоголь… Плюс запах лежалых и мокрых тряпок, присущий заведениям такого рода. Так что на собак-то я зря… Особенно в вопросах алкоголя.

Тошнить меня почти перестало… Сохранялся только какой-то мандраж, сопровождающийся холодным, нетрудовым и липким потом.

Я закрыл глаза. Чрезмерное сейчас количество информации утомляло, хотя с закрытыми глазами я вдруг снова почувствовал тошноту…

Мне не хотелось, а главное – не удавалось сконцентрироваться на окружающей реальности, потому что реальность была сейчас чрезмерной. Слишком мрачная полутьма в коридоре, слишком яркий свет в его конце… Слишком шипящий шёпот сидевших через два стула от меня…

Я просидел около часа. Раза два или три вставал, чтобы спросить выходящую из кабинета медсестру о своей участи. Мне казалось, что мне хуже всех. Медсестра делала успокаивающий и отталкивающий одновременно жест:

– Посидите… Вас вызовут…

Посидел. Вызвали.

– Так… Это вы с ЧМТ? – вопросительно поднял на меня глаза врач. Он был ещё моложе первого, и у него изо рта пахло отвратительным сочетанием зубной пасты и табака.

Оформляли меня минут десять – задавали вопросы, заставляли смотреть на молоточек, вверх-вниз, влево-вправо… Поставили в тупик вопросом о месте работы. Забрали верхнюю одежду…

Потом конспектирующая мои ответы медсестра поднялась из-за стола и, одёргивая халат, пригласила:

– Пойдёмте…

Мы вышли из кабинета и направились на свет в конце коридора. «Хорошо хоть не тоннеля», – подумал я.

За поворотом обнаружился лифт. Медсестра нажала третий этаж, и двери закрылись…

Молчать в лифте было неудобно. Тем более что медсестра была едва ли старше меня. Я предположил, что надо что-то сказать, но, вспомнив про разбитый нос и плохо ощутимые, чужие губы, предпочёл помолчать.

Лифт выпустил нас в ещё один коридор с синеватым, моргающим от ламп дневного света освещением. Слева от меня, в торце, находилась дверь с невесёлой надписью «Реанимация». Весь же коридор с рядком одинаковых дверей уходил направо, туда, где сейчас горела лампочка поста дежурной медсестры. И дальше опять – коридор с дверями…