Питер Хёг - Твоими глазами

Это не было физическое движение. Физически, телесно она по-прежнему сидела за столом.

И тем не менее я увидел, как она встаёт, увидел, как некая проекция, наверное, можно сказать, виртуальный образ Лизы встаёт и делает шаг в будущее — так же, как мы много раз в последние три месяца входили в сны сперва через джунгли, а потом прямо в сны.

Я видел, как она склонилась над столом и, погрузившись мыслями в будущее, написала на листке бумаги какие-то слова, а потом сделала шаг назад, в настоящее, и снова села на скамейку.

Я увидел, как я сам встаю.

Я сидел, и одновременно, тем не менее, встал.

Кровь стучала у меня в висках, как бывает, когда под водой слишком долго задерживаешь дыхание, но всё равно хочешь проплыть всю дорожку, тебе всё равно надо доплыть до конца.

Передо мной лежал листок бумаги. Листок из блокнота на спирали. В руке у меня был карандаш, и на листке я написал какие-то цифры.

И вдруг почувствовал, что начинаю падать. Поле зрения расплылось. Чья-то рука схватила меня за плечо, широкая, красивая, розовая, сильная ладонь и хрупкая кисть притянула меня назад на скамейку.

— Мы прощаемся с тем, что было.

Это был голос фрёкен Йонны.

Мы взглянули на море.

И вот оно исчезло. Закрылся, окончательно и бесповоротно, возможно навсегда, наш настоящий мир.

Мы снова оказались в пивной бочке. Снова видели солнце, освещающее плитки у входа. Снова чувствовали запах влажного песка. Слышали звуки проходящих мимо поездов, звуки машин. Трамваев. Велосипедных звонков.

И чувствовали физическое облегчение.

Каждый из нас успел ощутить страх смерти.

Мы знали, что если бы всё это продлилось секундой дольше, случилось бы что-то ужасное.

Нас охватила лёгкость, невыразимая лёгкость человека, который остался в живых.

И ещё чувство невосполнимой потери.

Мы что-то потеряли. И продолжали терять — сейчас, сидя в бочке, глядя друг на друга и на солнечные блики снаружи, на всё то, что мы пережили в эти три месяца и ещё раньше — за этот год, всё это исчезало, исчезало совсем.

Оно выцветало, распадалось и превращалось в отдельные островки не связанных между собой фрагментов воспоминаний — так, как мы обычно помним наше раннее детство.

Связь и смысл исчезли.

Мы посмотрели друг на друга.

— Когда-нибудь мы вырастем, — сказала Лиза. — Когда-нибудь мы станем взрослыми.

В этих словах сверкнул последний отблеск настоящего мира. Последнее его осознание.

А потом всё исчезло.

Я молчал. Приближался вечер. Вода в Орхусском заливе под окнами клиники была тихой, блестящей, искрящейся, медленно колышущейся, похожей на масло.

Лиза встала.

Я поднялся и подошёл к ней.

— Это огромный риск, — сказал я. — Я думаю, это огромный риск. Если попасть в ту точку сознания, откуда создаётся мир, то захочется его изменить. Захочется использовать свою власть.

Она обернулась ко мне. Как когда-то в гавани, целую вечность назад, как животное, готовое напасть.

— Это был сон, — сказала она. — Это были фантазии! Мы играли! Мы жили в мире фантазий. Фрёкен Йонна играла с нами. Это всё вымысел, плод воображения. Сканирование реально. Это может помочь людям.

— Мир пятьсот лет развивался вовне, — сказал я. — И до этого ещё тысячи лет. Ты хочешь загнать его внутрь. Ты и тогда к этому стремилась. Хотела изменить мир. Проникнуть в сны взрослых. Изменить какие-то события — вроде Карибского кризиса. Мы оказались в том месте, где были прежде. Где мы были тогда. Мы стоим на границе. Это какое-то испытание.

На мгновение мне показалось, что она где-то далеко.

— Сейчас это реальность, — воскликнула она. — Тогда это были детские фантазии.

Она обняла меня и прижалась ко мне.

— Это — настоящее, — сказала она. — Мы с тобой настоящие.

Я осторожно отстранился.

— Документы, — сказал я. — Бумаги, подтверждающие, что весь работающий в клинике персонал проверен. Ты можешь показать их мне?

Она посмотрела на меня разочарованно, с досадой, недоверчиво, пристально, непонимающе.

Потом повернулась и пошла к двери. Я пошёл за ней. Через всё здание, по лестницам, по длинным коридорам, где всё ещё витал дух оптимизма и надежд на будущее, распространившийся по всему институту после утреннего заседания.

Мы вошли в её кабинет.

Она открыла шкаф с дверцами-жалюзи. Очень на неё похоже. Никаких тебе встроенных в стену сейфов. Она хранила бумаги в деревянном шкафу, Простом и добротном, как и все предметы, которыми она себя окружала.