Питер Хёг - Твоими глазами

Лиза замолчала. Может быть потому, что мы находились в клинике, нам показалось, что мы видим сад, оранжереи и персики. И Нильса Бора.

— В лабораториях «Карлсберга» работало много известных учёных, — продолжала Лиза. — Я узнала об этом позже. Когда читала историю лабораторий. Чтобы как-то приблизиться к своему детству. Приезжали многие нобелевские лауреаты. И часто приходил Бор. Когда ему хотелось передохнуть, он оставлял всех и шёл в сад. Там я его и встретила. Там он нашёл время поговорить с маленькой девочкой, словно был её сверстником. И объяснить ей, что мы сами создаём мир.

Она встала и взглянула на Симона.

— И даже тьму, — добавила она. — Даже самую беспросветную тьму, даже то, что, кажется, от нас совсем не зависит, мы создаём сами.

Она включила приборы.

Я замер в ожидании, но ничего не менялось. Мы просто сидели, глядя друг на друга. Нас окружало низкое, нарастающее гудение систем охлаждения сканеров.

И тут что-то всё-таки изменилось. Между нами, на столике из сосны, появились пять стеклянных банок с водой. На дне был виден песок, водоросли и крабовые панцири. Возникли они как будто по мановению волшебной палочки.

Лиза и Симон видели то же, что и я. Пять стеклянных банок. Или, может быть, не точь-в-точь так, как то, что я видел. Но они помнили то же, что и я.

Мы все трое вернулись в один день тридцать лет назад.

Не знаю, как всё это получилось. Как это удалось. Мы, без каких-либо дополнительных средств, с помощью только магнитного стимулятора и сканеров, передававших нам картины электрических процессов и циркуляции жидкостей в мозгу и теле каждого из нас, непосредственно воспринимали сознание друг друга. Я до сих пор этого не понимаю.

Думаю, всё дело в том, что нас очень многое связывало в прошлом. Мы шли одними путями. Пусть мы и были ещё детьми.

Мы открыли какие-то двери. Да так, что эти двери уже невозможно было закрыть. И теперь они могли внезапно, ни с того ни с сего, распахнуться. Как вот случилось сейчас.

Я знал, что сейчас мы видим то, что происходило в один субботний день тридцать лет назад.

Когда с нами сидела фрёкен Йонна.

Меня очень редко оставляли с чужими людьми. Родители вели размеренную жизнь. Они почти никогда не уходили из дома по вечерам, и не нужно было искать, с кем меня оставить.

Но в ту субботу они собирались уйти на целый день. И родители Лизы тоже.

Если я правильно помню, в тот день они собрались в оперу.

Мои родители очень редко ходили в театр. Но, если я не ошибаюсь, фонд «Новый Карлсберг» финансировал какую-то оперную постановку. И сотрудникам лабораторий подарили на неё билеты.

Думаю, что как-то так оно и было.

И мы с Лизой попросили оставить нас в этот день вместе. И ещё мы попросили забрать к нам Симона с Марией.

Всё было сделано, как мы хотели.

Речь обо всём этом зашла в раздевалке детского сада. Мама Лизы спросила её, кого бы она хотела позвать посидеть с нами. Лиза взглянула на меня, и мы ответили: «фрёкен Йонну!»

Скорее всего, только Лиза сказала это, то есть она произнесла слова. Но мы оба об этом подумали.

Всё так и получилось. Легко и естественно, как это всегда получалось у Лизиной мамы.

Фрёкен Йонна пришла в первой половине дня.

Моя мама робела в её присутствии. Все люди робели перед ней.

Хотя она была всего лишь молодой девушкой, лет восемнадцати-девятнадцати, и работала уборщицей в детском саду.

Мои родители ушли. Выглядели они очень торжественно. Перед представлением предполагался банкет.

Фрёкен Йонна повезла нас к морю. Не помню точно, куда именно — мы ехали на трамвае, наверное, на пляж Хельголан или в Шарлоттенборг. У каждого из нас была с собой большая банка из-под варенья, и в эти банки мы складывали ракушки, водоросли, камешки или просто морской песок.

Было пасмурно и холодновато, мы шли, прижимая к себе свои банки, и фрёкен Йонна шла рядом.

Казалось, она вся светится. Мы видели исходящий от неё в этот хмурый день свет. Ветер трепал её волосы. Мы все вчетвером были счастливы, и мы знали, что это ощущение счастья каким-то образом передаётся нам от фрёкен Йонны.

Мы всегда чувствовали, что она какая-то особенная. Но ведь прежде мы никогда не оставались с ней наедине. В детском саду было много людей — детей и взрослых.

Там, на берегу, были только мы одни. Нам не нужно было делиться исходящим от неё счастьем с другими.

Мы очень остро его почувствовали.

Вернувшись домой, мы уселись на кухне и выставили перед собой на стол свои банки.