Питер Хёг - Твоими глазами

Учёные мужи среди пробирок и колб с разноцветными жидкостями.

Физиологическая лаборатория помещалась на втором этаже справа, химическая — на первом и в левой части подвала.

Руководителю каждой из них предоставлялся свой особняк — служебное жильё. Семья Лизы жила в доме слева от въезда.

Мы считали, что это дворец.

Дом был трёхэтажный, со множеством лестниц, длинными балконами и тремя туалетами. Он весь был наполнен светом, повсюду — современная мебель, лампы дизайна Поуля Хеннингсена, вазы и пледы, которые, как мы знали, покупались в дорогом магазине «Форма и цвет», потому что мы несколько раз ездили туда с Лизиной мамой.

В большой и светлой кухне нам обычно давали серый хлеб с тмином, с сыром и красным перцем и имбирное печенье «Перч», и мама Лизы никогда никуда не спешила, она сидела с нами за столом и всегда смеялась над тем, что мы говорили. Но очень серьёзно выслушивала то, к чему надо было относиться серьёзно.

У Лизы была собака, щенок немецкой овчарки, он почти не отходил от Лизы.

Её комната была на верхнем этаже, рядом со спальней родителей, и в комнате висела картина Шерфига.

На ней были джунгли. Похожие на те, что были в детском саду, но всё-таки немного другие.

На переднем плане были не слоны, а тигры.

За тиграми были деревья, лес, густые заросли, можно было забраться глубоко в чащу, и в том самом месте, где деревья начинали сливаться с голубой дымкой, на одном из деревьев сидела сиреневая ящерица.

Она сидела на ветке, обернув хвост вокруг себя. И смотрела на нас маленькими, снисходительными жёлтыми глазками.

Позади виллы тянулись теплицы и огромная опытная плантация. Она была бескрайней, как и заросли на картине, только тут заросли были настоящими.

Там мы обычно и играли.

Сначала мы сидели с мамой Лизы на кухне, пили чай, там я впервые попробовал зелёный чай, а потом шли в сад — это был такой ритуал.

Но в тот день всё было иначе.

Лиза спросила, не можем ли мы взять чай с собой наверх в её комнату, и её мама согласилась, мне кажется, я никогда не слышал, чтобы она кому-нибудь возражала.

Но когда она принесла нам поднос с чаем, она как-то по-особенному посмотрела на нас.

Мы ели и пили в молчании.

И тут Лиза сказала: «Нам надо постараться помочь Клаусу».

Слово «помочь» приобрело тогда для нас особое значение. Оно стало означать «войти в мир другого человека и быть там с ним».

Сегодня многие бы сказали, что можно позвонить этому человеку по телефону. Поговорить с ним по скайпу. Связаться по фейстайму. Или за пару минут доехать До него.

Тогда всё было иначе. Клаус лежал в больнице в Нюкёпинге. До неё было далеко.

Никто из нас ничего не сказал. Мы решили, что Лиза имеет в виду ближайшую ночь. Что сегодня ночью мы должны попробовать пройти через джунгли, проникнуть оттуда в сон Клауса, объяснить ему, что мы знаем о его болезни и нам от этого очень плохо. И что если ему суждено умереть, мы проводим его до самого входа в тоннель.

Но Лиза не это имела в виду.

— Давайте прямо сейчас, — сказала она.

Сначала у нас ничего не получалось. А потом получилось.

У Лизы в комнате были и кровать, и диван. Она сидела на диване. Варга, её собака, лежала рядом с ней. Мы с Симоном забрались на кровать.

Мария сидела на полу.

Мы трое смотрели на картину Шерфига. На сиреневую ящерицу.

Потом закрыли глаза.

И погрузились в себя.

Возможно, кто-то сказал бы, что мы задремали. Возможно, какой-нибудь взрослый, посмотрев на нас, так бы и сказал.

Но нам так совсем не казалось.

Нам казалось, что мы вместе что-то построили.

Как будто мы проложили путь в сознание и прошли по этому пути так много раз, что нам уже не нужно было спать, чтобы попасть в сны.

Мы откинулись назад и позабыли обо всём.

Глядя на сиреневую ящерицу.

Она шевельнулась и стала расти. Её жёлтые глаза увеличились. Потом они слились и образовали тоннель.

И мы вместе вошли в этот тоннель.

Мы были совершенно спокойны.

У детей что-то необычное не вызывает беспокойства. Для них это нормально. Для детей мир всегда полон странностей.

Сквозь тоннель жёлтых глаз ящерицы мы попали в лес — в полной уверенности, что оттуда попадём в сон нашего конопатого бога, больного менингитом.

Ничего не получилось.

Всё оказалось иначе.

Мы попали на площадь в Кристиансхауне.

Эта площадь всем нам была хорошо знакома. Окна моей комнаты на пятом этаже в доме номер пятнадцать по улице, называвшейся «Набережная Нижнего города», выходили окнами прямо на неё.