Питер Хёг - Твоими глазами

— А что там, снаружи? Что находится за брандмауэром?

Она закрыла глаза.

— Мы не знаем. У нас есть опыт и свидетельства отдельных людей. Мистиков. Людей, обладающих даром предвидения. Изложения переживаний психически больных пациентов. Но у нас до сих пор нет никакого научного описания. До сих пор не было возможности отправиться туда. Вместе.

— Вот для чего ты меня выбрала, — сказал я. — На роль попутчика.

— Это не вопрос выбора. Самое важное в жизни не выбирают. Можно лишь сделать попытку помочь этому состояться.

Мы неспешно бродили по молам. Время от времени касаясь друг друга рукой или плечом.

— За институтом всё время наблюдают, — сказал я. — А раз в час проезжает патрульная машина.

— Мы попросили об этом Министерство промышленности и торговли. Чтобы подстраховаться от промышленного шпионажа. Как частные, так и государственные предприятия могут подать ходатайство об этом.

— Ты стоишь во главе всего этого. Не только клиники. Во главе всей организации. Четырёх институтов. И отдела новых технологий. Это они обеспечили вас новейшими сканерами. Вот почему вы можете использовать любые технологии. Наверняка это стоит миллионы.

Она долго не отвечала.

— Мы кое-что разработали. Методы, их практическое применение. Это впервые в мировой истории даёт возможность провести объективное исследование сознания. Трудно предсказать, какие последствия это будет иметь. Мы должны защитить людей. Защитить то, что мы делаем. От злоупотреблений. Мы хотим довести наш проект до конца, прежде чем обнародуем свои разработки. До этого времени мы предпочитаем не привлекать к себе внимание. Ни институты, ни я.

— А тщеславие? Твоя карьера? Планы на Нобелевскую премию? Это тоже играет роль?

Она повернулась ко мне. Гнев разгорался в ней мгновенно, словно полыхнула нефть.

Но через секунду пламя погасло.

— Это тоже играет роль. Но важнее всего — помочь людям.

Непонятно откуда до нас донёсся запах дыма.

— Может быть, нам вообще не следует выходить за границы брандмауэра, — сказал я. — Те, для кого они разрушились, оказались в сумасшедшем доме. Или покончили с собой. Или стали наркоманами. Возможно, мы созданы и воспитаны, чтобы оставаться внутри себя. Внутри своей личности. Возможно, никто не может пережить путешествие в бессознательное. Может, и вообще нет никакого путешествия. Может быть, реле нервной системы сгорают в тот момент, когда падает брандмауэр, и ты выходишь за границы себя самого.

— У нас появились возможности, которых прежде не было. В нашем распоряжении совершенные сканеры. Краниальная магнитная стимуляция. Мы умеем создавать проекцию на сетчатку. Мы можем строго научно описать каждый этап исследования.

Она остановилась и взглянула на меня.

— Самое важное: мы можем путешествовать вместе с пациентами. Людей с психиатрическими диагнозами бросают на произвол судьбы. Индийские маеты, «опьянённые богом», люди, для которых медитативный опыт оказывается порой настолько необратимым, что они уже больше не способны на нормальное общение, они потеряны для общества. Мы можем многое, Питер.

Она взяла меня под руку.

— Мы можем проделать этот путь вместе.

Запах дыма становился всё сильнее. Мы остановились перед сарайчиком с большой трубой, из которой вырывались клубы дыма, густые и чёрные.

Реконструкция гавани стёрла почти все следы прошлого. Но что-то ещё осталось. Жить этому прошлому суждено, наверное, совсем недолго.

Перед нами была коптильня.

Дверь сарайчика открылась. Через неё вырвался клуб дыма, подсвеченный снизу бликами пламени.

Из дыма проступила фигура. Высокий человек в кожаном фартуке.

Лицо его было чёрным от копоти и лоснилось от пота. Он остановился и посмотрел на нас. Потом рассмеялся, обнажив редкие оставшиеся зубы. На месте одного уха у него блестел гладкий, коричневатый шрам.

Он повернулся и исчез в дыму. Потом снова появился в дверях. В руке у него был прутик с нанизанной копчёной селёдкой — совершенно одинаковые, блестящие, прекрасные рыбки, маленькие, отливающие золотом, тушки.

Он положил прутик на решётку-подставку. Отцепил две рыбки, взмахом руки приглашая нас. Тут же у него откуда-то взялись листы газеты. Он кивнул в сторону скамейки. Протянул нам бумагу с рыбками.

И, не сказав ни слова, шагнул обратно. Чёрный дым и сарай поглотили его.

Мы сели на скамейку и стали медленно есть. Между пальцами таяла тёплая, нежная рыбная мякоть, как будто бы только что из моря, но уже приготовленная, суховатая и при этом сочащаяся жиром. Подгоревшая и свежая. Всё сразу — огонь, дым, море и плоть.