Кон Джиён - Суровое испытание

Со Юджин хранила молчание. Инспектор продолжил:

— Признаюсь честно, к женскому полу я неравнодушен, а уж если красотка, то вообще беда. Однако по моему опыту могу сказать: женщины если и впутываются в какие-нибудь авантюры и пускаются во все тяжкие, то, как правило, из-за ухажера, других причин что-то не припомню… Поначалу, что скрывать, думал про вас: не голливудская красотка, так какого лешего на рожон лезет, кому чего доказать хочет… Я женщин перестал уважать еще в первом классе начальной школы, когда учительница без конца меня перед всеми срамила и колотила за то, что мать моя по бедности не делала учителям подношений. А тут меня разобрало любопытство. Не берусь утверждать точно, но, по-моему, в политику вы не особо рветесь. Тогда, выходит, таким наивным способом надеетесь изменить мир?..

— Послушайте, — на полуслове прервала его Со Юджин, повернувшись к инспектору, когда он дал по тормозам перед светофором. На секунду она опустила глаза, после чего, устремив взгляд на затянутую туманом улицу, с расстановкой произнесла: — Желание изменить мир… Я рассталась с ним, когда отец покинул этот свет. А сейчас я сражаюсь для того, чтобы они, эти люди, не смогли изменять меня.

Волны набегали на берег, проделав себе путь сквозь стебли тростника, и с плеском ударялись о борт лодки. Только это плюханье и выдавало присутствие моря. Заросли тростника тянулись насколько хватало глаз, и в лунном свете казалось, что им нет конца и края. Но где-то там, за шелестящей травой, скрывается необъятное море — самое невероятное творение на этой земле.

Кан Инхо сидел на возвышении. Рядом с ним валялась пара бутылок из-под соджу, которые он только что опустошил. Порывы морского ветерка поигрывали стеблями тростника, холодили затылок, отчего все его тело покрылось мурашками, выводили его из состояния ступора и пробуждали притупившиеся чувства. Пошуршав пачкой сигарет, он вытащил одну. Это была последняя. Сколько он сидит здесь, что успел выкурить целую пачку?

Бывает, что какое-то событие выворачивает наизнанку все твое нутро, подобно цунами, которое баламутит море, обнажая дно, переворачивая все вверх тормашками. И прошлое, что он, казалось бы, давным-давно предал забвению, словно вызванный с того света дух, упорно нашептывает в потайном уголке сердца, выпытывая ответ и никакой хмель не поможет избавиться от него. А на прожитом отрезке жизни зияют раны — запущенные и недолеченные, они издают ужасное зловоние.

Он не знал, как завтра придет в школу и какими глазами будет смотреть на коллег и ребят. Ветер ледяной, а ступни ног жгло так, словно он шагал по раскаленному асфальту. Весь долгий день и бесконечно длинную ночь перед глазами мелькали изобличающие пальцы, тыкающие в него, дескать, какой ты учитель, ежели изнасиловал и довел до смерти свою ученицу. Ему страшно было представить, как он посмотрит в лица смышленой Ёнду, ее родителей и Минсу. Одно воспоминание о сочащемся неприязнью взгляде Пака уже кромсало его тело на части. Ему хотелось съежиться, свернуться в улитку, стать крохотным, неразличимым в густом беспросветном мраке и липкой сырости.

Похоже, ничего не оставалось, как вернуться в квартиру, собрать свой нехитрый скарб, загрузить в машину и как можно скорее оставить это место. Но даже если он решится на отъезд, ехать, по сути, и некуда. Дома предстоит неприятный разговор с женой обо всем, что случилось в Муджине. А раз предстоит выяснять отношения, то не лучше ли остаться здесь? Однако оправдания были никудышные, а истина — неоспоримой. Нет пути ни вперед, ни назад — всюду мрак и беспросветность. И шепот, назойливо звучавший в ушах, подначивал: мол, не лучше ли будет, напитавшись этой темнотой, войти в море и уснуть на веки вечные?

Постепенно, по кусочкам в памяти начал всплывать тот день. Поздней весной или ранним летом — впрочем, не важно — внезапно грянула жара, духота стояла страшная. А в его части снова ввели режим боевой готовности номер один. Естественно, отлучки, ночевки вне части, телефонные звонки — все было под запретом. Мёнхи тогда готовилась к повторным экзаменам в университет — первую попытку она провалила. Он знал, что она приедет на предстоящие выходные и будет ждать его напротив части. Однако в те дни его постоянно доставал старший по службе, и все его силы уходили на то, чтобы не превратиться в убийцу. И вот в один из таких жарких дней, когда он, маршируя под палящими лучами солнца, изводил себя мыслями, убить эту падлу или нет, убить или нет, от Мёнхи пришло письмо весьма мрачного содержания: из-за ее провала на вступительных экзаменах родители почти открыто презирают ее; старшие брат с сестрой — студенты престижных университетов — тоже смотрят на нее с пренебрежением. А во время очередной стычки с родителями она ни с того ни с сего заявила, что вместо университета пойдет замуж! Потрясенным родителям она назвала имя своего учителя, его имя — Кан Инхо. И поэтому слезно просила его в следующую увольнительную встретиться с родителями. Он был потрясен не меньше ее родителей. Военнослужащий сухопутных сил Республики Кореи, двадцатипятилетний Кан Инхо был совершенно не в состоянии предсказать собственное будущее, тем более вписать в него Мёнхи. Поэтому, когда на следующей неделе она приехала в часть, он отказался встречи под предлогом болезни. Через неделю Мёнхи приехала снова. И он снова не вышел на встречу с ней. Письма участились. Это были послания школьницы-неудачницы, она писала, как ей тяжко и тоскливо. Он оставлял письма без ответа, а со временем стал лишь мельком просматривать их и, бывало, порвав на клочки, выбрасывал в мусорную корзину в туалете. И вот однажды он получил последнее письмо от нее. Она снова провалилась на экзаменах, однако тон письма был на удивление ровным и невозмутимым. Обманутый этим спокойствием, он отбросил угрызения совести, решив, что теперь наконец можно поставить точку в их отношениях. Иногда он даже мысленно молил, чтобы она была счастлива. Однако, когда он вернулся из армии, коллега, работавший с ним ранее в школе, сообщил новость: в начале зимы Мёнхи покончила с собой.