Александр Бондарь: Короткие рассказы

Ещё до рассвета, одевшись потеплее, оставляю свой уютный подвал. Осторожно переступаю через мужчину, что лежит здесь ещё с прошлого понедельника, и выхожу на воздух. Благодать! Тихо мерцают своим ледяным светом звёзды. Утренний морозец весело щиплет лицо.

В это холодное утро я иду по окурки. Что сделаешь — надо на зиму запасаться. Знатоки этого дела знают: лучше идти теперь, до рассвета — к обеду всё соберут другие. Запахиваю поплотнее пальто. Оно у меня хорошее, тёплое; ничего, что не новое: я нашёл его в прошлом году за контейнерами.

Люблю ночами бродить по пустым улицам. Тихо кругом. Только стукнет чуть слышно где-то вдалеке одиночный выстрел, прострекочет ему в ответ свою незатейливую песню Калашников, потом донесётся откуда-то сдавленный крик застигнутой в подъезде женщины… И снова тихо. Только бродяга-ветер, которому не спится почему-то в эту безлунную ночь, носится неугомонно по вымершим пустым улицам, играя кучами прошлогоднего мусора и беззвучно перебирая волосы у лежащего на тротуаре милиционера.

Вижу издалека ещё: языки пламени весело пляшут над стенами, крышей чьего-то кафе. То-то удача! В такой холод и погреться! Спешу туда. Протягиваю к огню озябшие пальцы. С наслаждением чувствую, как тонкими струйками разливается по телу тепло.

Но время идти: уже рассветает. Чтобы чуть скоротать дорогу иду через вдоль и поперёк перекопанный школьный стадион. На турнике висит пожилой мужчина в спортивном костюме. Подхожу ближе… Холодный уже. Давно висит.

…Ну вот, я и на месте. Городской парк культуры. Днём тут собираются местные гомики и оставляют после себя много окурков.

Уже рассвело. В кармане у меня лежат четыре бычка и кем-то надкушенное яблоко — то, что собрал по дороге. Но главное начнётся сейчас.

Медленно иду по газону, осторожно перебираю ногами опавшие листья. Тут надо смотреть в оба. Вот — краешком выглядывает из-под сухого листа жирный бычок. Хитро так на меня смотрит. Иной не заметит, мимо пройдёт. Ан, нет! У меня глаз намётанный. «Что, брат? — Говорю ему. — Спрятался и думал — всё, не увижу, значит?.. Не-ет, брат!» Беру его аккуратно за тонкую талию, бережно опускаю в бездонный карман.

…Ну, вот, пожалуй, и всё. Пора и домой, отсыпаться. Весело шелестят листья над головой. Карманы у меня тяжёлые. Чего здесь нет только! Даже пустая бутылка. Вобщем, на сердце тепло.

А улица принарядилась, словно бы к празднику: разноцветные лохмотья висят тут и там на окнах. Далеко раздаются голоса осеннего города. Вот, где-то рядом совсем пищит Юра Шатунов, а вон — слышно, как стонет Вадим Казаченко. Издалека доносится звонкая трель Марины Журавлёвой.

— Здравствуйте, дорогие друзья. В эфире радио «Свободный Край». Сегодня мы поговорим с вами о правах человека, вернее, об их несоблюдении. Радиоведущий придвинул ближе к себе микрофон. — Все вы знаете, что в России права человека — это большая и сеьезная проблема. У нас в гостях эксперт по этим самым правам, которого вам представлять не надо, вы его все знаете… Но я, все-таки, его вам представлю. Это Гоги Дудаевич Равиношвили.

— Здравствуйте.

Гоги Дудаевич — чрезвычайно заросший и, по виду, очень грязный, человекообразный мужчина, поковырял в носу и вытер палец о мохнатое кресло. Ведущий брезгливо поежил носом, но ничего не сказал.

— Я знаю, что права человека на юге России — это большая проблема.

— О, нэ говорыте! — Человекообразный мужчина даже поднял кверху руки. Рюсские — это дыкари! Какие там вабще права! Мэня, когда мэнты в Краснодаре на кармане взяли — так они, сволочи, били мэня, так били… Фащисты настоящие!

— Я слышал, что преследования нерусских на Юге России носят открытую форму.

— Открыто прэследуют! На рынке стоим, торгуем — казаки подходят, шмонают…

— А русских не трогают?

— Слющай — ну откуда там рюсские? — Гоги Дудаевич засмеялся тихо и покачал головой. — Там только нащи стоят. Рюсский если прыходыт, мы с ним говорым тыхо — и он уходыт. Сам уходыт. Бэз насилия! Мы же нэ бандыты!

— К нам, на радио идут письма — люди пишут, что в Краснодаре страшно ходить по улицам. Кругом пьяные казаки с плетками. Все нерусские уезжают оттуда — там страшно жить. Скоро, пишут, в Краснодаре, ни одного нерусского не останется.

— Казаки — это самые пэрвые срэды фащистов. — Гоги Дудаевич согласился сразу же и охотно. — Помню, прыехал в одын южный гарадок маленький — Туапсе называется, по ринку прощелся, ну, походыл там по карманам нэмного. Казаки мэня замэли. Отвэли в этот свой штаб. Плетки у них зда-аравэнные! Я потом лежат мог, стоят мог, ходыт тоже мог. А, вот, сидэт только чэрэз два мэсяца научылся.