Георгий Демидов - Любовь за колючей проволокой

Вариант высадки на правый берег с боем отменялся. Где-то впереди затарахтела моторка, и это означало, что пограничники заметили подозрительный плот и пытаются его перехватить.

— Отгулялись! — злобно сплюнул Чалдон, — гребем к левому берегу!

Контрасты срединного и берегового течений были с этой стороны меньше, и плот удалось приткнуть к пологой излучине. Но тут из редкого тумана вынырнули контуры моторки:

— Эй, на плоту!

Беглецы через галечную отмель бросились в заросли тальника. Вслед им прогремели винтовочные выстрелы, но высаживаться на берег пограничники не стали. Тут была не их территория.

Сводный отряд, состоящий из магаданских оперативников, галаганских вохровцев и бывшего конвоя беглых безрезультатно толкался в низовьях Охоты в поисках группы Живцова. По-видимому, эта группа подалась на запад. Только зачем? Обычно те, кто пробивается на Материк, стремятся в наиболее обжитые его районы. Здесь такие районы находились поближе к морю, где стоял старинный Охотск и другие относительно крупные поселения. Только тут и можно было рассчитывать затеряться среди людей. Сюда двигалась и пойманная в прошлом году банда Живцова.

Командир отряда начинал уже склоняться к мысли, что беглые погибли при одной из своих многочисленных переправ через вздувшиеся речки и притоки. Но тут от пограничников с правого берега поступило сообщение, что ими обнаружен плот, на котором двое подозрительных людей пытались незаметно перебраться на этот берег. Указывался точный район, в котором плот снова причалил к дальстроевскому берегу. Описания внешности нарушителей, правда, не давалось. Стоял туман, и их не удалось как следует разглядеть. Но было очень похоже, что это Живцов и тот его товарищ, который уцелел при переходе через лед Товуя.

Отряд разбился на группы, в каждой из которых была собака. Начиная от места на реке, где пограничники задержали плот, оперативники растянулись цепью настолько длинной, насколько это позволяла слышимость выстрела. Выстрел из винтовки в любом участке цепи означал одновременно и «ко мне» и «передай дальше». Солдаты шли поодиночке, и только командиры групп держались рядом со своими собаководами, собаки которых рыскали тут же.

Сержант Ковальчук был опытным солдатом-пограничником. До того как завербоваться на вохровскую службу в Дальстрой, он служил в составе Особой Дальневосточной на границе с Маньчжурией, которая была и границей с агрессивной тогда Японией. Всяких провокаций и пограничных стычек было тут невпроворот. На протяжении всей военной службы Ковальчука здесь шла необъявленная, непрекращающаяся война.

Учитывая боевой опыт Ковальчука, в штабе Колымской ВОХР ему предложили службу в оперативных частях, которые занимались розыском и поимкой беглых заключенных. Если называть вещи своими именами — охотой на людей. Эта работа требует выносливости, смекалки, нередко связана с немалой опасностью. Охрана лагерей по сравнению со службой в оперативных частях — почти инвалидное занятие. Зато на оперативной службе и жалование больше, и звания идут быстрее. Ковальчук не был бы крестьянским сыном и не носил бы фамилии многих поколений «добрых казаков», если бы не клюнул на обе эти приманки. На вторую, пожалуй, даже больше. Но служба, оказавшаяся действительно собачьей, не приносила ни особых денег, ни быстрой карьеры. Преследуемые и преследователи находились тут в одинаковом положении. За три года почти непрерывного шатания по горной тайге, сидения в глухих, секретных пикетах, ночевок под открытым небом, часто не имея возможности развести костер, Ковальчук заработал в петлицу еще только один треугольник. Зато, будучи доброжелательным, открытым и незлым по природе, он стал хмурым, озлобившимся и жестоким. Таковы уж особенности профессии охотника на людей.

Отделение Ковальчука двигалось на левом фланге цепи почти по самому берегу Охоты. Дело шло к вечеру. Устали и люди, и овчарка Тайга. Это была лучшая во всем отряде ищейка, награжденная за заслуги в поимке беглых золотой коронкой на правый клык. Скалясь своим позолоченным клыком, Тайга тихонько поскуливала от усталости и разочарования. На протяжении уже более трех недель она ни разу не испытала радости взятия следа. Напрасно ее собаковод, ефрейтор Зимин, время от времени подносил к носу собаки тряпки, которые он носил в кармане шинели. Это были обрывки наволочек от подушек, на которых спали Живцов и второй беглый заключенный. Тайга только досадливо морщилась и отворачивала морду. Чего, мол, тычешь, и так знаю…