Марк Поповский - Третий лишний. Он, она и советский режим

Очевидно, автора не удивило и не смутило признание юной партийки. Единственное размышление, которое после разговора с Женей пришло в голову Александре Коллонтай (автору исполнился в 1923-м 51 год), изложено в двух последних строчках очерка: „Итак, какова же перспектива такого рода отношений? На чьей стороне будущая правда? Правда всего класса, с новыми чувствами, понятиями, усмотрениями (так!)?”

Судя по меланхолической интонации, писатель, друг Ленина, первая женщина-нарком Александра Коллонтай не видит ничего странного, если такие ситуации, как у Ольги Сергеевны с ее дочкой, станут в коммунистическом государстве повседневными. Весь тон, весь строй книги продолжает призывать: „Дорогу крылатому Эросу!”

Я бы не стал уделять взглядам Александры Михайловны Коллонтай так много места, если бы речь шла только о теоретических мечтаниях. Мало ли кто о чем мечтает! Но тот характер отношений, который возник у Андрея, Ольги Сергеевны и Жени, стал после Гражданской войны весьма распространенным среди партийных хозяев страны. В их жизни, до революции крайне скудной и в сексуальном отношении весьма умеренной, возникли большие перемены. Ольга Сергеевна — человек маленький, но ее более удачливые и более крупные по табели о рангах товарищи быстро сумели извлечь прок из своего нового положения. Заняв квартиры и загородные дома своих классовых врагов, приобретя автомобили и солидные оклады, достойные их высокого положения, старые большевистские кадры принялись обновлять и свои семьи. Они оставили партийных жен и женились на своих секретаршах и молоденьких актрисах. Бухарин и Зиновьев, Енукидзе и Луначарский „открыли сезон”, за ними последовали наркомы, директоры трестов, военачальники, крупные чекисты, партийные функционеры. Заборы, отделяющие дачи должностных лиц, в те годы еще не были так высоки, как позднее, и характер жизни партийных нуворишей довольно быстро стал известен широкой публике.

Многое казалось невероятным: обеды на царской посуде с ливрейными лакеями в доме большевистской журналистки Ларисы Рейснер и ее мужа, видного работника ЦК. Или веселое времяпровождение на даче с актрисой Розенель наркома просвещения Анатолия Луначарского [19] А. В. Луначарский, как известно, кроме прочего был драматур­гом. Плохим, но плодовитым. Положение наркома позволяло ему повсюду ставить свои пьесы и фильмы по своим сценариям. Очеред­ную историко-революционную драму "Лохмотья и бархат" написал он с таким расчетом, чтобы главную роль исполняла Розенель. Игра посредственной актрисы и сама драма вызвали у зрителей возмущение. По стране пошла гулять ядовитая строфа: В театре между прочим, Нарком имеет цель: Лохмотья дать рабочим, А бархат Розенель. . Но далеко не все осуждали кремлевцев за „широкий” образ жизни и „свободные нравы”. Близкая к ЦК левая интеллигенция, наоборот, спешила перенять формы жизни нового „двора”. Наиболее рьяными подражателями оказались, как это ни странно, люди из окружения Владимира Маяковского: Лиля Брик, ее муж чекист Осип Брик, семья художника Александра Родченко, семья скульптора Антона Лавлинского и еще несколько левых” художников и режиссеров. Живя в полунищей стране, они тем не менее приобрели привычку одеваться за границей и обставлять квартиры заграничной мебелью, а главное, — переняли у вождей их нравственный комплекс. Через много лет, в 1948-м, художница Е. Лавлинская в своих воспоминаниях так изложила сексуальную мораль своего круга: „Жены, дружите с возлюбленными своего мужа”; „Хорошая жена сама подбирает подходящую возлюбленную своему мужу, а муж рекомендует жене своих товарищей”. О 20-х годах Е. Лавлинская пишет: „Нормальная семья расценивалась как некая мещанская ограниченность. Все это проводилось в жизнь Лилей Юрьевной (Брик. — М. П.) и получало идеологическое подкрепление в теориях Осипа Максимовича (Брика)… „Ревность — буржуазный предрассудок” — для меня это не было фразой. И постоянно, мне в назидание, как пример идейных настроений нового быта Антон (муж Лавлинской. — М. П.) указывал на Лилю и Осипа Брик… Я с невероятным надломом выкорчевывала из себя позорные пережитки гнилого прошлого и заставляла себя дружить с антоновыми возлюбленными. Я была далеко не одна… Варвара Степановна Родченко юродствовала: сама выбирала для Родченко возлюбленных… Хохлова уродовала сына во имя нового быта. А сколько изуродованной молодежи! Целое поколение изломанных людей!” [20] Маяковский в воспоминаниях родных и друзей. Сборник „Московский рабочий”, М., 1968.