Кэролайн Ли - Стеклянная женщина [litres]

Вдруг он спрашивает:

– Как твое имя?

– Тоумас Агнарссон, – без запинки отвечает Пьетюр.

– Ой ли? – Хозяин сощуривает глаза. – А выглядишь ты совсем как Пьетюр, работник Йоуна Эйрихссона. О нем тут постоянно судачат.

У Роусы кровь стынет в жилах. Этот человек уж точно не простофиля. В уголках его рта таится жестокая улыбка.

Пьетюр и бровью не поводит.

– Мало ли на свете похожих людей.

На плоском лице парня расплывается улыбка.

– Уж на тебя-то никто не похож. Ты не такой, как мы, и даже для датчанина чересчур смугл. Huldufólk , вот чьего ты роду-племени.

Губы Пьетюра кривятся в жесткой усмешке.

– Поосторожней. Суеверия приведут тебя на костер.

– Ты найденыш. Пускай prestur и взял тебя к себе как сына, но своего настоящего пабби ты не знаешь. С Эйидлем вы вовсе не родня. На вид ты чужеземец, как есть дикарь. Все здесь о тебе наслышаны, Пьетюр, и легко узнают тебя при встрече. С чего это ты чужим именем назвался?

– Поумерь свое любопытство, – с угрозой в голосе отрезает Пьетюр.

Хозяин потирает ладони.

– Стало быть, тут замешана Анна Олавсдоуттир? Я слыхал, нехорошо с ней дело кончилось. Скверная история. – Его широкое лицо ожесточается, и ухмылка обнажает мелкие и острые, словно у крысы, зубы. – Скажешь, это болезнь ее унесла? – Он издевательски гогочет, и по окрестным холмам прокатывается эхо.

У Роусы сжимается горло.

– Заночуем в другом месте. – Пьетюр разворачивается и идет прочь.

Однако плосколицый с развязным видом следует за ним.

– Так это его новая жена? Только погляди – глазищи перепуганные, что твоя овечка. Она еще не знает, за кого замуж вышла. – И, хохотнув, он кричит Роусе: – Уноси ноги, пока не поздно!

Пьетюр хватает его за горло и швыряет спиной о стену. Парень пытается высвободиться, но Пьетюр выхватывает из-за пояса нож и неторопливо приставляет острие к прыгающему кадыку.

– Сдается мне, твое лицо не мешало бы перекроить, – рычит он. – Рот у тебя великоват, уши маловаты, а нос чересчур длинен. Немудрено, что ты суешь его не в свое дело. Ну так я тебе помогу.

Хозяин часто сглатывает, дергая кадыком.

– Не укоротить ли тебе нос? – шипит Пьетюр, поднося нож к его лицу. – А глаза тебе не мешают? – Нож застывает на волосок от его левого зрачка. – А может, тебя беспокоит горло? – Острие упирается в бьющуюся на тощей шее жилку. – Меня вот беспокоит. Слишком уж ты горласт.

– Я… Я не хотел… – Парень бросает отчаянный взгляд на остолбеневшую от ужаса Роусу. – Извините меня, госпожа. Вы, без сомнения, будете счастливы в браке. Я…

– Тихо! – стальным голосом обрывает его Пьетюр. – И заруби себе на носу: engi er allheimskr ef þegja má.

Тот еще не совсем дурак, кто умеет молчать [11].

Плосколицый нечленораздельно повторяет свои извинения. Пьетюр выпускает его, и он, спотыкаясь, кашляя и потирая шею, исчезает за дверью.

Пьетюр убирает нож обратно за пояс и хватает Роусу за руку.

– Идем. А ну как у него братья есть? И соседи, поди, все слышали.

– Но ведь темно…

– К черту! Уходим. – Он тащит ее за руку прочь от селения и силком усаживает в седло.

Лошади берут в галоп, и Роуса, оглянувшись через плечо на отблески огня в окнах домов, переводит глаза на Пьетюра, чье лицо теперь переменилось: подбородок выдается вперед, как суровые скалы Тингведлира.

Роуса вцепляется в гриву своей лошади и, щурясь, всматривается в бесконечную черную пустоту впереди. У нее такое чувство, будто она вот-вот сорвется с обрыва.

На следующее утро Роуса и Пьетюр добираются до Стиккисхоульмюра.

Пьетюр настоял на том, чтобы ехать всю ночь напролет, и Роуса вконец обессилела. Он отказался останавливаться на привал и не стал объяснять, что имел в виду плосколицый хозяин. Этот издевательский смех никак не шел у Роусы из головы. Анна умерла не от болезни? А Пьетюр – сын Эйидля?

В конце концов Роуса прижалась щекой к шее Хадльгерд и, убаюканная ее мерным шагом, забылась беспокойным сном. Ей снился безглазый человек с перерезанным кровоточащим горлом и овцы, которые, вытянув тонкие белые шеи, кладут головы на колоды для рубки мяса.

Ее будит дразнящий ноздри едкий запах соли.

– Где мы?

– Дома.

Они поднялись на холм, и теперь их глазам предстает крошечный далекий мир у его подножия, будто они, как древние боги, взирают на землю с небес. Позади простирается лавовое поле. Некогда раскаленные докрасна потоки застыли пузырями, почернели и густо обросли мхом, но создается впечатление, что они продолжают бурлить и зыбиться, словно земля потонула в кипящем зеленом море. Возвышающийся над полем заснеженный череп горы обращает к небу раскрытый зев, царапая зубами донышки облаков и дыша на них студеным воздухом. Из разверстых челюстей лениво струится тонкий дымок.