Алексей Иванов: Пермские этюды

И опять я возвращаюсь к тому же вопросу: что же такое — Ермаковы лебеди? Бажов подсказывает нам — это память. Но не просто как сохраняемый объем информации и даже не как ее некое качественно новое состояние — утилитарный опыт. Нет. Эта память — как русская духовная память. Память о тех людях, которые жили до тебя, и о тех, кто живет вместе с тобой, и о земле, которая одна для тебя и для них. Эта память заставила Ермака сперва бежать от несправедливости в ватажную вольницу, а потом вернуться и пойти на смерть в Сибирь. Русская духовная память — и как память о том, кто еще будет жить на твоей земле. И Ермак, как носитель этой духовной памяти о будущем, был самою своей судьбою предопределен в легенду. Потому он и стал фигурой более поэтической и народной, чем исторической и социальной. Потому и открылся ему путь в Сибирь, потому и провели его лебеди уральскими реками. Потому и нас сейчас тянет пройти его дорогой, ибо на этой дороге всегда чудится — вот-вот, и мелькнет за дальним поворотом снежный отблеск лебединого крыла… Не стреляйте в белых лебедей!

Снова и снова приходим мы на берег Чусовой, не веря в гибель своего атамана, и, как Аленушка Ребячья Радость, молча стоим и ждем, глядя на восток, откуда течет ночная тьма — не зажжется ли над чусовской волной, как звезда, огонек паруса? А если долго, верно ждать и слушать, то долетает до нас из-за горизонта, из вечности, протяжный клич Ермаковых лебедей:

— Клип-анг! Клип-анг!

«Дескать, будь спокоен — не забудем, не забудем!»