Филипп Поццо ди Борго - Второй шанс (ЛП)

Сильные личности выявлялись во время обедов в столовой, когда смешные истории передавались из одного конца комнаты в другой. Каждый день у кого-нибудь еда попадала не в то горло, и пациент вместо желудка наполнял свои легкие. Это могло быть смертельно. Санитары кидались к пострадавшему; вся комната замирала в ожидании. Когда все приходило в порядок, снова начинался смех, громче, чем прежде. Все знали о своей уязвимости. Каждый уважал страдания других. Между нами возникло подлинное чувство братства. Дважды моя коляска срывалась с места сама по себе, и я не мог ее контролировать. Я таранил стол и вминал его в стену. Были тревожные крики, но никто не пострадал.

Наши дети учились в соседней школе в Лармор-Пляж[46]. Они стали частью большой семьи Керпапа.

Очень грустно, что очень многие из молодых людей, оказавшихся теперь в одиночестве, были влюблены, обручились или даже недавно женились. В основном здесь были женщины, брошенные мужчинами. Но женщины тоже иногда не выдерживали. Между колясочниками возникали романы. Здесь была молодая сильно изувеченная женщина, которую бросил жених. Наверно, половина пациентов центра была влюблена в нее. А она была безгранично печальна.

Мы никогда не гуляли по этажу, на котором находилось отделение черепно-мозговой травмы. Однажды я видел семью с четырьмя маленькими детьми, которая проходила мимо. Внезапно муж начал кричать и метаться, его поведение полностью изменилось. Мать плакала, дети жались к ней. Его пришлось увести. Черепно-мозговая травма ужасна. Внешне больные могут остаться такими же, но внутри это совершенно другие люди.

В больнице я увидел страдания от боли, одиночество калек, узнал, как можно избавиться от старых и бесполезных, увидел, как многие молодые люди прощаются с наивностью. Я был полностью огражден от этих страданий, пока несчастный случай не показал мне их громадность. Некоторые из молодых людей живут по году в таких центрах. У них нет ни телевизора, ни радио, ни посетителей. Они прячутся и плачут в плену страданий, вины и чувства невероятной несправедливости.

Сирил, один из наших пациентов, страдал от прогрессирующей болезни. Он медленно умирал в своей крошечной коляске. Однажды вечером он устроил представление. Аудитория была особенной – только пациенты, и Сирил на сцене. Его шутки заставляли нас плакать от смеха. Судорожно двигаясь из-за хронической усталости, он исполнил стриптиз, во время которого снял не только одежду, но еще и разобрал свою коляску вместе с колесами, потому что их нельзя купить на пособие.

Мы смеялись вместе с Сирилом и остальными до раннего утра. Беатрис свернулась калачиком напротив меня на моей маленькой кровати. Он уснула на моем плече. Мы никогда не чувствовали такого умиротворения. За детьми присматривали друзья.

Мы страдали бы меньше, если бы никогда не проснулись.

*

Беатрис была измотана. Она не отходила от меня шестнадцать месяцев. Ее болезнь, кажется, шла своим чередом. Но это была ловушка. Чем больше энергии она отдавала мне, тем большую цену она должна будет заплатить, когда придет ее время.

Я был счастлив в Керпапе. Беатрис со всеми подружилась. Наши дети разделили между собой пациентов, и каждый ухаживал за своей половиной. Я продолжал работать, принимал решения. Я держал все под контролем. Беатрис надо было отдохнуть. Ей надо было сменить обстановку, чтобы привыкнуть. Она не хотела уезжать, но я настоял. Наконец, она позволила себе провести три недели на Корсике.

Полная катастрофа и для нее, и для меня. Я не сетовал из-за утраты своего тела; я продолжал жить только благодаря ее присутствию. Меня сразу же стала душить депрессия. Я похоронил себя в своей кровати. У меня не было сил говорить.

Психотерапевты пытались помочь мне придать значение несчастному случаю. Боялся ли я, что Беатрис умрет? Жертвовал ли я собой вместо сотен людей, которых хотел уволить, впервые за пятьдесят лет, винодельческий дом Поммери? Меня всегда бросало из крайности в крайность. Была ли это одна из таких же гонок? Хотел ли я быть ближе к Беатрис, разделить с ней ее страдания, понять ее беспокойство? Возможно...

Она была далеко, и меня словно не существовало. У меня не было ни воли, ни желания. Только привычка удерживала меня левитирующим на водяном матрасе. Я хотел спать, но не мог. Меня донимали мысли. Я пытался поддержать ее, улучшить ее самочувствие, но я тоже в ужасе убежал. Как я мог быть таким трусом? Я хотел исчезнуть.