Вионор Меретуков - Млечный путь

— Вот именно, что не лаптем. Ты вчера такое отмочил! Пытался с метрдотеля сорвать подтяжки.

— Удалось?

— Нет, он отбился. Потом ты зеркало в туалете разбил, на толчке уснуть пытался …

— И?.. — я открыл один глаз.

— Ты ведь не только с метрдотелем, ты ведь еще и официантку за зебры щупал.

— Официантку, говоришь?.. Она что, хороша собой?

— Страшнее не бывает.

— Тогда с какой это стати я её щупал?

— Это тебя надо спросить…

— Попрошу не грубить! Знал бы ты, как мне плохо!

— Мы находимся в одной из цитаделей европейских ценностей и толерантности, и такие недемократические фокусы здесь не в почете. Тебя чуть в полицию не забрали. Откуда в тебе это?..

Я задумался. Действительно, откуда?

— Вероятно, — высказал я предположение, — это тлетворное влияние золотого тельца. А дальше что?

— Ты что, совсем ни черта не помнишь?

— Как не помню?! Лангусты в белом вине, «Мартель» стаканами, я вроде пел что-то, типа песни.

Корытников осуждающе покрутил головой и продолжил чтение:

— Основан, значит, Стокгольм в 1252 году…

— Это я уже слышал…

— Зоопарк…

— Зоопарк? Что — зоопарк?

— Ну, стокгольмский зоопарк. Там дикие звери… Зоопарк — это место, где содержат в неволе зверей, — раздраженно пояснил он и уточнил: — Диких зверей…

— Господи, понятное дело, не домашних! Дальше!

— Королевский оперный театр, Этнографический музей, романо-готические церкви Сторчюрка и Риддархольмчюрка…

— Как-как?..

— Риддархольмчюрка, — без запинки отрапортовал Корытников.

— Должен тебе заметить, что в твоем исполнении шведский язык звучит как турецкий.

Я с невероятным с трудом, помогая себе руками, приподнимаюсь на кровати. Сдираю с себя одежду. Остаюсь в носках и трусах.

— Мать честная! Когда же это кончится? — сокрушаюсь я. Я пытаюсь что-то рассмотреть за окном, но, кроме водяных потеков на стекле, не вижу ничего. — Ты смотри, второй день льет. А еще Европа называется… Будто мы не в Стокгольме, а в Индии во время сезона дождей.

— Третий…

— Что — третий?

— Третий день, говорю, идёт дождь. И мы не в Индии, а в Стокгольме. И нам надо сегодня отсюда деру давать: засиделись.

Я, охая и причитая, встаю с постели и подхожу к окну. Дождь за окном, как по мановению волшебной палочки, прекращается.

— То-то же, — с удовлетворением констатирую я, — стоило восстать с постели неизвестному русскому писателю, как стихия утихомирилась.

— Утихомирилась, утихомирилась… — соглашается Корытников и накидывает мне на плечи махровый халат.

Я не отхожу от окна. Из разрыва между тучами выныривает лучик солнца. Я вспоминаю песню, которую, кажется, вчера порывался исполнить в ресторане:

Вижу чудное приволье,

Вижу нивы и поля, —

Это шведское раздолье,

Это шведская земля!

Вижу горы и долины,

Вижу реки и моря, —

Это шведские картины,

Это Швеция моя!

Я щурюсь и перевожу взгляд на пространство перед гостиницей.

— Господи, а это что еще за лужа? Пруд, озеро? Вижу белых крупных птиц, по виду лебедей… Эх, сюда бы двустволочку!..

— Это не озеро и не пруд. Это залив. А мы находимся на острове.

— На острове?! Какой ужас! И как мы отсюда выберемся?

— Все дни как-то выбирались, выберемся и сегодня. Это не сложно. Это же почти центр, район Нормальм. Закажем такси… Поедем вон по той улице, — Корытников показывает рукой. — Видишь? Вон по той, широкой, она называется Стрёмгатан, потом свернем на Малмскиллнадегатан, а в середине ее — налево по переулку. А можно и так: по Кунгстрадгардгатан, потом налево по Хамнгатан…

Я подозрительно смотрю на своего наставника.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Готовился.

Я отхожу от окна, провожу рукой по впавшему животу и вдруг ощущаю приступ чудовищного голода.

— Надо бы заказать завтрак в номер…

— Какой уж теперь завтрак: полпервого… Скорее обед.

— Не придирайся! Хорошо бы сейчас чего-нибудь горячего, какой-нибудь съедобный скандинавский продукт, только не селёдку! И пару двойного виски. Это поставило бы меня на ноги.

— А ты, братец, обнаглел…

— Согласен, обнаглел. Но в этом нет моей вины. Это все из-за богатства, это оно дает ощущение безнаказанности, а от него рукой подать до наглости.

— Хорошо бы тебе, Илюшенька, побриться и душ принять. Сразу полегчает. Контрастный душ кровь разгоняет.

— Гнилую кровь не разгонишь… — я посмотрел на свои синие ноги. — И чего ее разгонять-то? Только сосуды засрёшь. Когда стартует наш реактивный катафалк?