Вионор Меретуков - Млечный путь

…Я сидел в своем мягком редакторском кресле с подушечкой под задницей и, не скрывая презрения, рассматривал мятую физиономию Дергачевского.

— Мне очень жаль, — наконец произнес я, — но у нас с вами с самого начала сложились неравноправные финансовые отношения, — я показал Дергачевскому заранее подготовленные бумаги, которые урезали его долю вполовину.

Квазибеллетрист был так плох, что подписал бы не только этот людоедский контракт, но и свой смертный приговор.

Как ни странно, Дергачевский ушел от меня, сияя от счастья. А я привычно погрузился в размышления.

На маршала адский напиток, частично состоявший из галлюциногенной гадости, судя по всему, не подействовал. В чем тут дело? Может, военизированный желудок маршала оказался луженее желудка штафирки Пищика и яд «сработает» позже?

Мне вдруг стало стыдно. Не дай бог, если со стариканом стрясется беда.

К счастью, не прошло и часа, как он позвонил. Я облегченно вздохнул. Голос полководца звучал бодро. Даже слишком бодро. И так громко, что я вынужден был держать трубку на отлете. Кроме того, говорил он с невероятной быстротой, словно за ним кто-то гнался.

— Посещение редакции произвело на меня неизгладимое впечатление! — пролаял он. — У меня так поднялось настроение, что я никак не могу успокоиться! Все время тянет куда-то! И легкость! Легкость не только в мыслях, но и во всем теле! Хочется летать, летать!

Этот окаянный «Колпак свободы» в сочетании с «Серебряными иглами», видимо, по-разному действует на людей, подумал я. Мне повезло, что у маршала такое крепкое здоровье. Не то на моей дырявой совести была бы смерть невинного человека.

— Так вы решились? — прокричал он.

— Решился.

— Надо бы как-то поделикатней с Эрой! — продолжать он громко тараторить. — А то еще обидится! Знаю я эту старушенцию! Это она с виду такая суровая, грубая, а душа у нее нежнее чайной розы.

После разговора с маршалом я подошел к Бутыльской. Чайная роза понимающе хмыкнула и уступила полководца. Петька, дергая лицом, стоял в стороне.

— У тебя появился шанс, — сказал я ему. Петька напрягся.

— С этой минуты, — торжественно объявил я ему, — с этой минуты ты становишься официальным куратором гениального русского прозаика Леона Дергачевского. Надеюсь, ты рад?

Петька грустно улыбнулся.

Теперь я был начальником, и Петька согласился. А что еще ему оставалось делать? Тем более что проект Дергачевского всегда давал хорошие «удои».

Я рассказал своему наставнику о маршале.

— Он предложил тебе с ним поработать? Какое неслыханное везение! — возликовал он.

— Ничего не понимаю…

— Потом узнаешь.

Незадолго до Нового года Корытников мне позвонил. С утра мне нездоровилось, и я валялся в постели с градусником под мышкой.

— Я не в форме. Приболел. Голова раскалывается, — подбавив голосу трагичности, сказал я.

— Дело не терпит отлагательств. Срочно, архиважно…

Похоже, Корытников не шутил. Пришлось согласиться. Кстати, градусник показал нормальную температуру.

У входа в метро сидит нищенка, безногая баба неопределенного возраста. У нее глаза мадонны: «…ее глаза, как два сапфира, в них неба синь отражена…» Я знаю, деньги у нее отбирают цыгане, но я все равно ей подаю. Так легче скользить по жизни. Не задумываясь и отметая в сторону досужие размышления о превратностях жизни. Сегодня я задумался. И прошел мимо. Мне надоело кормить негодяев.

С Корытниковым мы встретились в кафе на Кутузовском проспекте, неподалеку от «кошачьего» театра. Сели у окна. Корытников заказал себе рюмку коньяка, мне — чай с медом и лимоном.

Павел Петрович не стал тянуть кота за хвост.

— В перспективе маршал станет объектом номер один, — выпалил он.

От неожиданности я открыл рот. А Корытников тем временем деловито и твердо принялся развивать свою мысль:

— Его надо… того, истребить.

— Кого? Маршала? — я едва не поперхнулся. — Убить старого человека, героя войны, гордость нации?! Ты с ума сошел!

— Герой погибает в бою. Так повелось с давних пор, и этого никто не отменял. А коли ты не погиб в бою, какой же ты, к черту, герой?! — громче, чем следовало, сказал он. Он огляделся и понизил голос: — И вообще, столетнему маразматику пора и честь знать: пожил и хватит, дай пожить другим. Старики совсем совесть потеряли: живут столетиями, как черепахи. А в тебе, братец, взыграла совесть! А ведь ты божился, что успешно с ней сладил!

— Но он же герой!