Вионор Меретуков - Млечный путь

По утрам я долго валяюсь на своем ложе и смотрю в сторону реки. Над Сеной стелется невесомый туман. Цвет у него, как у всего Парижа, серо-голубой. Говорят, зимы в Париже не холодные, но пережить их удается не каждому. Парижский воздух зимой смертоносен. Особенно для тех, кто ночует под мостом. Я ночую, слава богу, не под мостом, а в теплом гостиничном номере. Тем не менее надо было выбираться отсюда, уезжать туда, где солнце светит приветливей и где нет промозглого воздуха. Да, надо было уезжать. Или — что тоже неплохо — попытаться умереть до наступления холодов. Я тут же обрываю себя: нет-нет, мне сейчас не до шуток со смертью, я должен, должен выжить! Слишком много испытаний выпало на мою долю за этот год, я не могу позволить себе так вот запросто распрощаться с жизнью.

Отслужи свой век, проживи его достойно от первого дня до дня последнего. Стисни зубы и в поте лица своего снеси свой крест. Это моя жизнь, а моя жизнь — это мой ответ Богу на дарованное мне чудо рождения. Это будет моя благодарность Создателю. Или проклятие. Это уж как получится. «Каждый на свой лад отрабатывает свою судьбу», — сказал Генри Миллер. Который был всегда бодр и весел. Хорошо бы поднабраться у него оптимизма. Но я не знал, как это делается. Я барахтался в своих сомнениях и никак не мог из них выбраться.

Одноразовая попытка покончить с хандрой при помощи коньяка привела к тому, что я, проклиная все на свете, после этого два дня провалялся в постели. Петька несколько раз заглядывал ко мне в номер. Он качал головой и что-то бормотал.

Когда я по нужде наведывался в уборную, то вид призывно торчащего оконного шпингалета приводил меня в состояние полнейшего уныния. А не повеситься ли мне? Но боязнь быть обнаруженным парижскими ажанами в непотребном виде, с вывалившимся распухшим языком, в луже мочи, отвратила меня от этого постыдного намерения.

Вокруг меня были фантомы. И я был фантомом. Фантомом со спицей. Везде было одно и то же. Что в Москве, что в Париже. Те же улицы, те же люди, которым до меня не было никакого дела, те же мысли, от которых не было спасения ни днем, ни ночью. Фантомы, фантомы, фантомы.

Единственной реальностью стала женщина, которая вывела меня из состояния душевного оцепенения. Женщина… Вернее, юная проститутка, появившаяся как-то утром, как призрачный добрый сон, как ласковый ангел с порочными наклонностями, она искушала меня своим ослепительно свежим видом, звонким голоском и какой-то нервозной напряженностью, которая лучше всяких слов говорила о ее намерениях.

Девушка была в узких джинсах, красной майке с лейблом «Адидас» и кроссовках на толстой подошве.

Она выглядела бы как барышня, занимающаяся на досуге благотворительностью, если бы не вышеупомянутая напряженность, бархатные глаза и открытые в призывной улыбке влажные зубы. Было видно, что ей не терпится заняться любовью.

Как бы доказывая, что эти занятия ей в радость, эта продажная представительница Афродиты, глядя мне в глаза и продолжая улыбаться, медленно разделась.

Вещи побросала на пол.

Быстро прошлепав босыми пятками по полу, она подошла к постели и скользнула ко мне под одеяло…

После удачно проведенного сеанса сексуальной терапии я практически сразу пошел на поправку. Прав был старый пройдоха Фрейд: все наши беды и проблемы подвешены к стволу, который крепнет по мере приближения к волшебному розовому кусту, благоухающему диким медом.

Мое временное спасение — целиком и полностью заслуга моего первого, поистине бесценного друга. Он правильно разобрался в моем душевном состоянии. Наутро, посвежевший и помолодевший, я спросил у него:

— Как тебе это удалось?

— Да они тут перед отелем табунами ходят. Я выбрал наугад, первую попавшуюся. И как она тебе показалась?

— Она оказалась на высоте положения и отлично справилась с задачами, которые я перед ней поставил.

Азорские острова отпали. Выяснилось, что туда ни посуху, ни по воде не добраться. Только по воздуху. Обойдусь как-нибудь. Тем более что ветряных мельниц и в других местах хватает.

Через день мы вернулись в Москву. Пока летели, друг с другом почти не разговаривали. Оказалось, что мы, если нас не связывают служебные отношения или кратковременное застолье, не можем длительное время находиться рядом. Вывод: бесценный друг тогда бесценен, когда он, не мешая нам жить так, как нам хочется, находится в пределах досягаемости, но не слишком близко.

В самолете меня так била нервная дрожь, что пришлось обратиться за помощью к стюардессе. Та измерила давление и дала мне какую-то сомнительную таблетку, от которой у меня разболелась голова. Но как только нога ступила на родную землю, дрожь и головную боль как рукой сняло.