Владимир Шапко - Настольная памятка по редактированию замужних женщин и книг

Яшумов бросился. Кот стонал под ванной. Стонал — как человек. Громко, мучительно. Оооооуу! Оооооуу!

И разом оборвал стон.

Яшумов упал на колени, стал шарить под ванной.

Нащупал кота в самом углу. Кот лежал уже на боку.

За заднюю лапу вывез его на свет — Терентий был с крепко зажмуренными глазами. Навек унёс с собой боль.

Яшумов сидел на пятках рядом, покачивался, с рукой на голом животе кота. Где всё ещё теплилась, убегала жизнь. Тяжело было — непереносимо. Но сбоку уже лезли:

— Что? кончился, кончился? Надо убрать его отсюда. Как мы будем мыться теперь? — Женщина в рубашке дрожала. То ли от страха ли, то ли от холода.

Поднял кота, унёс в коридор. Положил возле лежанки. На его свёрнутое одеялко. Жена уже торопилась в спальню. Шарахалась от стен.

Выключил везде свет. Не раздеваясь, лёг на диван в гостиной. Закрыл глаза, положил запястье на пылающий лоб.

Рано утром, в плаще на одну рубашку, искал дворников. Выходя по утрам на работу, часто видел их во дворе. С мётлами и тележкой. Двое их всегда было. Сегодня — ни одного. Пропали куда-то. Ну где же вы, где?

И дворники точно услышали его зов — одновременно вывернули из-за разных углов дома. Оба в красных жилетах, дружно махали мётлами навстречу друг другу.

Яшумов побежал. Долго втолковывал двум азиатам, чего от них хочет. Закопать нужно кота. Понимаете? Похоронить. Вон там. В углу. За деревом. Или дайте мне лопату, мне. Я сам. Понимаете?

Одинаковые, как два брата, дворники, казалось, не понимали его. Потом один сказал:

— Нит. Нельзя кошка. Кошка гореть должен. Штраф будет.

Увидел Тихомирову с шестого. Выходит из подъезда со своей Берточкой. Удерживает будто ребёнка. Бросился к ней как к спасительнице:

— Мария Николаевна, здравствуйте! (Ответила только Берточка: р-ррррри!) Кот у нас умер. Нужно похоронить. Может быть, вы знаете, где, кто теперь это делает?

Старая женщина смотрела на встрёпанного мужчину в плаще чуть ли не на голое тело. И хотя знала Яшумова давно — видела сейчас перед собой натурального алкаша. Который может отобрать Берточку и пропить. Или ещё чего хуже.

Крепче прижала к себе любимицу. Сказала наконец:

— Есть специальная служба. Теперь животных в городе кремируют, а не закапывают где попало. Был указ в прошлом году. — Р-риииии, подтвердила заросшая Берточка. Сама тоже старая. Старее поповой собаки. — Посмотрите в интернете.

— Спасибо, Мария Николаевна! Большое спасибо! — уже бежал к подъезду Яшумов.

Два молодца в защитных прорезиненных костюмах вошли в квартиру через час после звонка Яшумова. Оба в жёлтых резиновых перчатках чуть не по локоть. Респираторов на лицах, правда, не было.

— Где усопшее животное?

Яшумов повёл в коридор. Жанна высунулась из спальни. Но посмотрела и захлопнулась.

Один парень присел возле Терентия и раскрыл медицинский баул. Достал длинную сетку вроде авоськи и какой-то прибор. Ловко всунул Терентия в сетку и поднял её, прицепленную к прибору. На вытянутую руку. Терентий, сломанный, скрюченный, закачался.

— Зачем вы это делаете? — спросил Яшумов.

— Мы сжигаем по весу, — нехотя объяснял парень, глядя на колеблющуюся стрелку: — Четыре пятьсот, — сказал напарнику. И тот пометил, записал в блокноте.

Потом они всунули Терентия в крепкий мешок и застегнули длинную молнию

— Желаете заказать место в колумбарии для любимца? — спрашивал который с блокнотом и ручкой.

— Нет, — отвечал Яшумов.

— Желаете присутствовать при кремации любимца?

И ещё было несколько «желаете». И на все Яшумов отвечал «нет».

— У меня только одна просьба. Я хочу сам вынести кота. К вашей… машине.

— Это всегда пожалуйста! — осклабились парни.

Яшумов заплатил, расписался в договоре в трёх местах. Пока парни собирались и выходили из квартиры, быстро надел пальто, крикнул в пустой коридор: «Дверь закрой!» Взял мешок с Терентием на руки и пошёл из квартиры.

Автомобиль походил на компактный катафалк. Яшумов постоял с холодным Терентием на руках. И подал в сдвинутую дверь. Дверь вернулась на место. И чёрная машина медленно поехала.

Смотрел, пока она двигалась вдоль дома. Пока не скрылась за углом.

Пошёл. В другую сторону. К метро. Шёл, словно разучившись ходить, — оступаясь, ничего не видя. Сдёргивал очки, протирал платком стёкла.

Несколько дней не разговаривали. Потом Яшумов, отходчивая душа, словно бы всё забыл. И после ужинов голова с чёрным муравейником опять лежала у него чуть ниже плеча. Смотрела своего Макса отмороженного.