— Не-не-не, замуж я не звал, вот не надо! Блин, рта не открой, уже женатый. — Он смеялся, но и в самом деле почувствовал нарастающее раздражение. И так выкрутила его, да ещё и дальше прогибает.
— Замуж, миленький, я за тебя и не собиралась, — Поль стало слегка обидно. — Я слишком молода для этого, а ты, увы, не мальчик.
(Нико был моложе неё на несколько лет, и они постоянно шутили, что он стареет, а она и не собирается, молода, как вампирша.)
— Но надо же маму оповестить, радость-то какая, остепенилась, переезжаю к мужику. Было бы вежливо.
— Ты и оповести, без меня.
— А чего, старушку испугался? Она тихая стала на восьмом десятке, не съест.
— Да понимаешь… — Он поискал слова, но махнул рукой и сказал как есть, не щадя: — Так-то взяла чемодан и переехала ко мне, не понравилось — разбежимся. А если я к маме приду тебя забирать, то вроде как обязательства взял, должен жить. А я не хочу обязательства. Ты ведь…
Он замялся и Поль стоило большого труда сохранить доброжелательную улыбку. Она желала дослушать до конца.
— Ты не та женщина, с которой я уверен, что всю жизнь проживу. Знаешь, бывает, что увидел и понял — она. Не, пойми правильно, мы, может, и проживём, мне с тобой хорошо очень. Но не могу гарантировать, что не встречу ту самую, единственную. Вот так увижу её и пойму, и уже не смогу, соберу вещи и уйду.
— Из своего дома-то вряд ли.
— Ну, в смысле…
— Да, я понимаю. Соберёшь мои вещи, и я уйду. Спасибо, нет, этот сценарий мне не подойдёт.
— Вот видишь, я же предупреждал.
— Так вроде как ты мне предложил, не я тебе.
— Да, но ты этого ждала!
— Котик… — Когда Поль приходила в ярость, она говорила особенно ласковым змеиным голосом. — Давай закончим на этом. Ты предложил, я отказалась. Забыли.
— То есть ты отказываешься? Ну ок. — Против всякой логики Нико почувствовал себя оскорблённым. Ишь ты, спелый сорокалетний персик не счёл его завидной партией. Ну-ну.
Постепенно к череде его претензий добавилась и вовсе странная, с которой Поль, тем не менее, не знала, как справиться. Он читал её публикации на женских сайтах, и в первое время это был повод для гордости — ого, у моей девочки пятьдесят тысяч просмотров! Нико был трогательно тщеславен, представлял её знакомым, явственно выделяя большие буквы: «Поль, Известная Писательница и Журналистка» и бывал недоволен, когда она уточняла, что пишет всего лишь книжки для девочек и колонки. Но со временем прелесть новизны прошла, и её известность, пусть и ограниченная, стала его раздражать. Теперь он изучал её тексты под лупой и неизменно находил что-нибудь оскорбительное для себя. Написала колонку про нищих юных любовников? Я, значит, ей не пара. О стареющих любовниках? Я, стало быть, уже плох в постели?
— Слушай, а зачем ты меня позоришь? — нарочито спокойным тоном начинал он. — Многие же в курсе, что у нас отношения, а ты меня импотентом выставила. Никто, конечно, не поверит, но враги ухватятся.
Слово «враги» он так выделял голосом, что было ясно — где-то за кадром идёт опасная жизнь, на него охотятся бандиты, спецслужбы и завистники, а глупая баба его подставляет.
— Котик, определись уже, в прошлой раз ты был в роли юного любовника, теперь старого, выбери что-нибудь одно, и я начну оправдываться.
— Знаешь, я боюсь, что не смогу больше с тобой. Я тебе доверял, подпустил близко, а ты цапнула, как крыса маленькая…
Первые несколько раз Поль окатывал жар от стыда и ужаса: боже, обидела его и как теперь объяснить очевидное, что описывает человеческие истории вообще, а не своих бывших и нынешних? Она огорчалась, принималась извиняться и доказывать. Но однажды уловила в глазах Нико плохо скрытое жадное ожидание, пожала плечами и отключила скайп. Он потом писал, приезжал, они мирились, но осенью всё разладилось настолько, что у них закончился секс.
Поль не умела спать с мужчинами, которые её обижают, а он — с женщинами, которые его злят. Она чувствовала себя не ежом даже, а куском колючей проволоки, настолько он об неё ранился. Всего лишь захотела склониться к его плечу, а у него уже дыра в куртке и кровь сквозь рубашку. Каждая шутка, фраза о прошлом, колонка, разговор о другом мужчине или болтовня в комментариях порождали его гнев. И, нет, это была не ревность, а мнительность, агрессивное выслеживание в ней врага. А она страшно обижалась: как, как так можно, сказала же ему тогда, после котлеты, раскрыла карты, сдала бастионы, подставила и мягкий животик, и голую спинку, а он, а он… А он, кажется, оскорблялся одним фактом её существования, её способом дышать, жить и улыбаться, зарабатывать деньги и тратить их. Запретил ездить в Тель-Авив: «Ты, конечно, можешь, но не надейся, что я буду тебя ждать и приму после твоего еврейчика». — «Господи, какого еврейчика?!» — «Тебе виднее. Думаешь, я поверю, что ты там по месяцу одна гуляешь?» Конечно, они перестали спать, ну а как: ему — трахать «колючку», разрывая член в кровь, а ей — ложиться в постель с тем, кто тебе не доверяет? «Ты этой пакостью (колонкой очередной) уязвила меня как мужчину, и я больше не считаю тебя женщиной. Прости, не могу».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу