Эдвард Сент-Обин - Двойной контроль [litres]

Себастьян знал, что все они должны разойтись в разные стороны по залу, и очень волновался, но тут, как будто прочтя его мысли, Габриелла обернулась, подмигнула и прошептала: «Вперед, Себастьян!» – и это его очень подбодрило. Она такая добрая. Вот если бы он жил с ней.

А потом оказалось, что он стоит перед высоким сухопарым типом в ярко-красном платье и с огромным крестом на цепи. Дурацкий наряд, как на Рождество, но живи сам и давай жить другим. В стеклянных домах. Кто он такой, чтобы что-то говорить? Про его внешность тоже много чего говорили, так что он не будет делать замечаний про чужую одежду, а просто скажет, как велено.

– Не хотите ли канапе?

– А что это? – поинтересовался с французским акцентом господин, похожий на китайца, который стоял рядом с трансвеститом.

– Хам он, эрико и спаржа, – сказал Себастьян.

– После вас, монсеньор, – сказал француз.

– А, хамон иберико, – сказал монсеньор. – В Испании с помощью этой ветчины отыскивали среди евреев-выкрестов тех, кто сохранил иудейскую веру, а иногда подвешивали к окну кухни целый окорок, показывая, что таких здесь не жалуют. Прекрасная традиция. – Он пронзил спаржу зубочисткой и отправил в рот.

– Мне достаточно, – сказал француз, что, по мнению Себастьяна, было чересчур хвастливо и вовсе не к месту.

– Ты в первый раз обслуживаешь гостей? – спросил монсеньор с восковой улыбкой.

– Да, – ответил Себастьян.

– Превосходно, сын мой, – сказал монсеньор, пронзая третье канапе. – А теперь лучше унеси их, иначе я не устою перед соблазном и съем все. Такая прекрасная традиция, хамон иберико!

И он продолжил разговор с французом, совершенно не обращая внимания на Себастьяна, будто того и не было, как отец никогда не отрывал взгляд от газеты, когда Себастьян, в своей огромной школьной форме на вырост, спускался к завтраку.

– Как видите, я не успел переодеться, – сказал монсеньор, – а ряса делает меня весьма заметной мишенью, но главный вопрос заключается в том, необходимо ли священникам сейчас, в эпоху терроризма, пуленепробиваемое облачение. По-вашему, его невозможно отличить от обычного?

– Совершенно верно, – сказал француз. – Керамические нити вплетают в шелк или в любую другую ткань. Новейшая технология, которую мы разработали на базе нашей керамической брони. Вы сможете опробовать его на коллегии кардиналов и, разумеется, на его святейшестве.

– Невероятно! – воскликнул монсеньор, который, судя по всему, был шопоголиком.

Войдя в следующий громадный зал, Себастьян зачарованно уставился на пару золотых львов, у которых из ушей вились лозы, а под крыльями свисали виноградные грозди. Головами львы поддерживали огромную плиту розоватого мрамора, и Себастьян решил, что им давно пора отдохнуть, но если они улетят, то весь стол обрушится и все перепугаются. Он представил себе, как подставляет спину под плиту, а львы выходят сквозь большие стеклянные двери и кружат над парком. Вряд ли он долго выдержит такую тяжесть. Пока он разглядывал львов, гости, очевидно, без стеснения угощались канапе, потому что на подносе осталось совсем немного. Он собрался с мыслями и пошел дальше по темно-синему ковру с запутанным узором, в котором так легко потеряться, если не сосредоточиться: раскрытые белые цветы с красными серединками и красные цветы с белыми серединками, соединенные перевитыми стеблями, будто экзотический сад, где по ночам прячется Аладдин. Совсем один. Двинулся мозгами от одиночества. Дэвид Боуи. Зигги. Хорошо бы выкурить сигаретку на террасе, чтобы успокоить нервы. Надо пересечь ковер, чтобы тот его не затянул своими запутанными связями и перевитыми стеблями, цепляющимися за лодыжки. Себастьян направился к большим стеклянным дверям, где ковер заканчивался и начинался твердый деревянный пол, но это был Хайберский проход, и канапе исчезали, уничтожаемые одно за другим. Себастьян не мог остановиться, потому что должен быть единственным, кто остался в живых, как врач, которого представили лично королеве Виктории. Завтра он встречается с доктором Карром лично, слава богу.

Уф, проход закончился. На деревянном полу Себастьян чувствовал себя гораздо увереннее. Мистер Моррис «совершенно уверен». Осталось три канапе. Может быть, это его коллеги и они все вместе остались в живых. «Позвольте представить вам сержанта Хам Он Эрико, ваше величество, – сказал бы он королеве Виктории, – который проявил необычайную доблесть в Хайберском проходе». И тут послышался чей-то голос: