Клара Паркс - Книтландия. Огромный мир глазами вязальщицы

Все выходные организатор Джо носила значок с надписью «Все будет хорошо», у Миики было ожерелье с огромными золотыми буквами «Ш-Е-Р-С-Т-Ь». Хотя не было ни одного момента, когда они потеряли бы контроль над происходящим, это было не их мероприятие, то есть это не было, даже на мгновение, о них. Они не рекламировали книгу или журнал, магазин пряжи или компанию, они просто хотели провести выдающееся мероприятие. Что и сделали, причем с успехом.

На следующее утро меня пригласили на поздний завтрак с Изольдой, Стивеном Вэстом и его со-американкой-из-Амстердама Нэнси Марчант, королевой бриошей. Изольда сказала, что они встречаются в университетском городке, в булочной Peter’s Yard. Там можно не торопясь выбирать и есть булочки с кардамоном. Поедешь?

После очередной поездки на автобусе я встретила Изольду со своим велосипедом. Нэнси уже заказала себе кофе. Вскоре к нам присоединился Стивен, ослепительный в мятно-зеленых с электрическими розовыми и синими полосками легинсах из спандекса. Мы несколько часов сидели, разговаривали, потягивали напитки и вязали. Если бы не другая валюта и акцент, а также тот факт, что за окном была Шотландия, мы могли бы быть где угодно. Более того, мы могли быть где угодно, и чувствовать себя как дома.

Нэнси помогала Изольде распутывать пряжу, которую она вчера вечером распустила. «Дело в том, – пошутила Изольда, – что с пряжей я не в ладах». Стивен возился с широким полотном плотной патентной резинки всех цветов радуги.

Это утро укрепило мою уверенность с том, что вязание имеет настоящую объединяющую силу. Культура и ритуалы вязания – все вместе способствует немедленному установлению глубокого доверия между людьми. Это мой дом. Здесь тебя с радостью встречают, независимо от того, где ты находишься.

Остаток дня я провела, бегая по Эдинбургу так же, как металась по рыночной площади, когда осознала, что она вот-вот закроется. Гонялась за кашемиром и твидом, булочками со взбитыми сливками, книгами, посетила музеи и оранжереи в Королевском ботаническом саду.

По пути мне попалось старое шотландское слово, обозначающее уныние: dreich. Человек, который научил меня ему, продавал великолепные кашемировые шарфы, сделанные в Шотландии, он прочитал мне стихотворение Роберта Бернса. «Dreich, – пояснил он, – значит… небытие». Он указал на улицу и сказал: «Вот что это значит», имея в виду серое моросящее небо, которое ни разу не приоткрыло солнца во время моего пребывания здесь. Dreich. Совершенное слово – как по звучанию, так и по смыслу.

Наконец я вернулась на свою улицу за последней тарелкой супа фо, на этот раз в компании Изольды. Мы воображали, как она будет покупать дома по всему миру, а я перееду в Великобританию. Она предупредила, что зимы здесь едва ли лучше, чем в Мэне. «Люди не понимают, как далеко на севере мы живем», – сказала она. «В восемь утра еще темно, а к трем пополудни уже темно. Если вы когда-нибудь задумывались, почему я так много успеваю сделать в январе, то это потому… что мне больше нечего делать».

В ту ночь я лежала в постели, пытаясь заснуть, мозг работал на полную мощность, обрабатывая все виденное в этом слишком коротком путешествии. Я почти физически ощущала, как этот опыт накладывается на мое прошлое. Пришлось открыть глаза, чтобы вспомнить, что я еще здесь, что Эдинбург вокруг меня. Я еще не уехала, но мой разум уже готовил меня к странной реальности скорого возвращения в Портленд, штат Мэн. Будет ли все это похоже на сон?

Я снова подумала о Поле Теру и его огромной нелюбви к путешествиям по воздуху – бесчувственному способу, что загоняет нас в металлическую трубу, летящую со скоростью сотни километров в час, чтобы оказаться в чуждой реальности.

Он предпочитает медленный поезд, старомодный способ. Он же написал: «Никогда невозможно вернуться назад до конца». Но у кого сейчас есть на это время? Может быть, это одна из причин, по которой я так люблю вязать, потому что это позволяет наслаждаться впечатлением от поездки, наблюдая, как пейзаж меняется от манжеты к рукаву.

Ранним утром меня разбудило великолепное, радостное пение птицы, всего одна птица, но с самой длинной и самой музыкальной трелью. И ворчать по этому поводу было невозможно. Скоро я буду катить свой набитый пряжей чемодан по улице вниз к Хеймаркету, проходя под желтыми лучами уличных фонарей, стараясь впитать в себя каждое последнее мгновение «сейчас», прежде чем оно станет «тогда». Трамвай, везший меня в аэропорт, проехал мимо пригородного поезда, и я почувствовала, как сердце сжимается от желания быть в том поезде. Я была готова идти, но не уходить.