Алексей Букалов - В зеркалах воспоминаний

Одним из утешений в этом резком переломе судьбы было то обстоятельство, что служба в этой редакции даже в советское время позволяла куда как больше вольнодумства, чем работа во внешнеполитическом ведомстве. Впрочем, в России занятие литературой – это тоже политика, что новоиспеченный литератор понял довольно быстро. Наверное, поэтому, когда началась горбачевская перестройка, из мира книг он перешел в «Новое время», – политика не была его судьбой, но он всегда хотел быть в гуще современной жизни, а не только ее литературных отражений.

У Лёши было одно важнейшее качество: он не рассматривал работу как проклятье. Он умел превратить даже рутинный труд в увлекательное занятие. И это позволяло ему не выживать, но жить. Он умел увлекаться и делиться своими увлечениями так, что они становились важными для его читателей и слушателей.

Пунктуальный, владеющий лаконичным стилем информационного агентства, Лёша нафантазировал для себя – и для нас – важного собеседника. Он не был с «Пушкиным на дружеской ноге» в комическом, гоголевском смысле этих слов.

Для него Пушкин был Вергилием и Данте одновременно. С ним вместе он открывал Италию, Эфиопию – и, разумеется, Россию. И эта замечательная компания делала его бытие прекрасным. Умудренный, битый, но не сломленный жизнью человек, он никогда не утрачивал радостного восприятия реальности, как бы ни старались болезни омрачить его последние годы.

Можно сказать, что у него было пушкинское восприятие мира. Наверняка он осадил бы меня за эти слова – чего-чего, а самоиронии ему было не занимать. Но, похоже, я нисколько не преувеличиваю.

Алёша Букалов был удивительно позитивный человек. Когда 27 декабря из Москвы позвонила подруга с вопросом «Ты уже слышала?», поверить в смерть Алеши, представить, что его больше нет, было абсолютно невозможно. И до последнего, пока покупала билет на самолет, добиралась из своей горной глуши до Рима, надеялась, что вот сейчас откроются ворота виллы ТАСС на Viale Umanesimo и в глубине, на верхней ступени лестницы тебя, как всегда, встретят Алёша и Нерон, его любимая собака. Именно эти две фигуры на вершине тассовской лестницы и были для многих символом Рима, первым образом, который всплывал в памяти, как только кто-то рядом произносил слово Рим.

Алёша и Рим были совершенно неотделимы. С таким упоением рассказывать о Вечном городе, знать массу чудесных историй мог только он. А еще у Алеши было особое отношение к Пушкину. Он написал очень тонкую и деликатную книгу о пушкинской Италии. О том, как невыездной поэт знал и любил Италию, хотя никогда в ней не был.

Алёша не только знал и любил Италию и особенно Рим, он был настоящим специалистом по Ватикану, с тремя Папами был знаком лично; не говоря уже о том, что он был единственным российским журналистом в международном пуле корреспондентов, сопровождавших понтификов по белу свету. Об этих поездках он написал книгу, которую читаешь, как детективный роман и от которой невозможно оторваться.

Своими знаниями об Италии Алёша щедро делился с друзьями и коллегами, и каждая прогулка с ним в город была настоящим наслаждением. Поэтому, когда однажды Алёша предложил пойти с ним в Ватикан, у него были дела в редакции газеты «L’Osservatore Romano», я согласилась не раздумывая.

Попасть в Ватикан, не в музеи, не в собор Святого Петра, а в неведомую страну, входы и выходы которой стерегут высоченные швейцарские парни, вооруженные длинными копьями и одетые в пышную полосатую черно-оранжевую форму и черные береты, – об этом можно было только мечтать…

Мне всегда казалось, что Ватикан – это особая планета, населенная небожителями в черных рясах, хранящих в своих телефонах, на случай крайней необходимости, номер небесной канцелярии с прямым доступом к апостолам Петру и Павлу.

И вот мы подходим к входу, Алёша показывает какое-то удостоверение, что-то говорит, и мы оказываемся уже по ту сторону «бытия», вдалеке от толп туристов, в городе, где пальмы зеленее, небо голубее и даже кладбище кажется произведением искусства. Такая маленькая, но очень влиятельная страна со своим банком, своими парками, улицами и даже машинами.

Алёша, одетый в ярко желтую рубаху, заметно выделялся в этом царстве черных одежд. Но его это совершенно не смущало, и казалось, что он здесь свой и вполне гармонично вписывается в пейзаж.

В какой-то момент мы свернули с оживленный улицы и оказались в пустынном, узком переулке перед вывеской «L’Osservatore Romano. Rédazione. Amministrazione». С трудом открыв тяжелую дубовую дверь, мы вдруг снова из средневекового пейзажа шагнули в абсолютно современный «ландшафт»: редакционные столы, компьютеры, стеклянные перегородки. Обычная редакция. Только везде висят портреты Папы Франциска I. В редакции Алёша совершенно непринужденно разговаривал с коллегами, и я видела, что ему были рады абсолютно все. Вокруг него сразу создавалась какая-то волна доброжелательности. Он везде был свой и все его любили. Почему-то именно в этой редакции газеты, описывающей деятельность Святого Престола, это проявилось наиболее ярко. Получив бумаги, за которыми мы и пришли, и попрощавшись с коллегами, мы снова оказались на узкой средневековой улочке, ведущей к выходу из «града» Ватикана. Когда мы к нему приблизились, сразу стало понятно, что выход явно не парадный. Швейцарцы стояли совсем не в полосатых черно-оранжевых костюмах со своими длинными копьями, а в скромных темно-синих одеждах и без «оружия». Зато в белых перчатках.