Татьяна Перцева - Город уходит в тень

А еще я с ностальгической тоской вспоминаю папины посылки. Мне было лет восемь, когда он уехал работать в Подмосковье. Дорогой мой папочка, какие посылки он нам присылал! Я вкус этих апельсинов из далекой Испании до сих пор помню. Все доходило, ничего не пропадало, и я, кажется, и сейчас вдыхаю тот запах апельсиновой корочки!

Свекровь, правда, предпочитала передавать с проводниками дыни и помидоры. Перед отходом поездов «Ташкент — Москва» люди бродили вдоль вагонов в надежде найти знакомых и передать посылочку. Это было дешевле, а чаще всего бесплатно, и быстрее. Проводникам нужно было платить.

Но маме было трудно ехать к поезду. Поэтому посылки отправлялись почтой. Это сейчас полно всяких пакетов, коробок и даже мешков из тканей. А тогда посылки отправлялись в фанерных ящиках, обитых по краям деревянными рейками. Крышка тоже была фанерной, и на ней прямо чернилами или химическим карандашом (это такой карандаш, грифель которого можно послюнить или окунуть в воду, и тогда получаются чернильные надписи) выводили адреса. Полученные ящики не выбрасывали, а хранили; отсылая посылку, адреса писали на оборотной стороне. На третий раз мы крышку заклеивали бумагой. Ящикам действительно ничего не делалось от многочисленных пересылок. У каждого на балконе хранилось две-три штуки.

Мягкие вещи можно было пересылать в мешке из ткани. Работники почтамта требовали, чтобы наружных швов не было. Шов полагался только один — край ткани зашивали вручную. Адреса писали прямо на тряпочке. На почтамтах стоял запах расплавленного сургуча, которым запечатывали посылки. Перевязывали кенафным, а не бумажным шпагатом, капали на узелки сургуч и прижимали штамп. На почте папа выпрашивал или покупал сургуч, чтобы заливать бутылки с вином.

Недостаток тогдашних почтамтов — большие очереди на отсылку бандеролей и посылок. Процедура довольно медленная. Получали посылки быстрее. «Через одного» в очереди. Времени на это уходило мало. Не то что сейчас. Сейчас даже покупка конверта или открытки требует неких процедур. Тогда достаточно было протянуть деньги.

Почтовых отделений в тогдашнем Ташкенте (сороковые — пятидесятые) было немного. У нас в округе — ни одного. Ближайшим был Главпочтамт. Любимое место всей детворы города. Находился Главпочтамт около старой консерватории, здание было не особенно примечательным и славилось совсем другим. Львами. Два старых мирных льва по обе стороны крыльца. Не знаю, как они не стерлись окончательно от того количества детей, которые ежедневно на них взбирались. Если мама шла на почту, я тут же увязывалась за ней, садилась верхом на льва (почему-то на левого, если стоять лицом к двери; я его любила больше), и мама спокойно могла уходить. Меня с этого льва можно было стащить только лебедкой.

Но все-таки я иногда заходила внутрь.

Если бы вы только могли видеть… Почему-то там всегда было прохладно и, как мне казалось, полутемно. Там всегда горели лампы. Стоявшие на всех столах. Перегородки. Из темно-красного лакированного дерева. На стеклах надписи золотом…

При одном воспоминании о Ташкентском главпочтамте меня охватывают ощущения незыблемости и стабильности. По-моему, главным девизом буквально всех до революции было «на века!».

Вот это строилось на века. Вот это делалось на века.

И когда я вспоминаю о почте, почему-то перед глазами прежде всего встают два смирившихся с ролью детских лошадок льва с блестящими спинами. Из когда-то белого, но давно превратившийся в серый мрамора.

Где все это? И что сталось с теми львами, которые много лет были радостью ташкентских детей?

Никакие современные почтамты с компьютерами и электронными очередями не заменят мне того, в котором почему-то всегда хотелось говорить шепотом. Внушавшего почтение и видом, и атмосферой.

Где все это? Куда девалось?

Старая я. И это не жалоба, а констатация грустного факта. Просто каждый прожитый год ложится лишней тяжестью на уже согнутые плечи и виснет свинцовыми грузилами на больных ногах.

Старая я. И жила в вечную эпоху перемен. Какое-то китайское проклятье. Постоянно кого-то низвергали, проклинали, обличали, вели какие-то кампании, если не против космополитов, то против стиляг… А потом и вообще жизни не стало. Девяностые кого хочешь морально покалечат. Хорошо, если только морально…

Так вот, старая я и много чего видела. В том числе явлений и вещей, которые когда-то были жизненно необходимы и без которых нормальное существование было невозможно, а теперь исчезли навеки. Остались только названия, да и то в памяти моих сверстников, а скоро и они сотрутся…