Айрис Мердок - Честный проигрыш [= Довольно почетное; Вполне достойное поражение]

— Вот-вот. Я люблю сельский стиль жизни Рима.

— Эти бесчисленные маленькие площади…

— Фонтаны…

— Белеющие между деревьев статуи…

— Античные колонны, украшающие ренессансные стены…

— По ночам отблеск неоновых огней на терракоттовых домах…

— Мальчики, голышом купающиеся в Тибре…

— Да-да, эти мальчики, голышом купающиеся в Тибре… Конца этому не предвидится, думал Саймон. Но твердо решил не напоминать об обеде. Пусть cassoulet сгорит.

— Конечно, опера там не так хороша, как в Париже, — сказал Джулиус.

— Безусловно, но всегда можно слетать в Милан.

— Я видел, что в «Сэдлерс Уэллс» дают Моцарта. У них этим летом хорошая труппа?

— Неплохая. Они очень недурно поставили Cost . Не помню, что там идет сейчас.

— Die Entführung aus dem Serail. Как тебе это, Саймон?

— Что? — спросил Саймон. Он угрюмо стоял у окна и смотрел на улицу.

— Die Entfürhung aus dem Serail.

— He выношу Моцарта, — сказал Саймон.

— Аксель, нельзя разрешать ему говорить так. Мне чуть не сделалось дурно.

— Ну, кое-что из Моцарта тебе все же нравится, Саймон. Не далее как вчера ты напевал Voi che sapete.

— Voi che sapete? — подхватил Джулиус. — Великолепно.

— Я люблю только то, что можно напевать, — заявил Саймон.

— Не такой плохой принцип, — откликнулся Джулиус. — Во всяком случае, честный. Почему надо презирать мурлыканье себе под нос? С него-то все и начинается.

— Я, правда, сомневаюсь, что Саймон с него сдвинется, — возразил Аксель. — Я уже бросил попытки развить его музыкально.

— Обидно. По-моему, характер Саймона предполагает любовь к музыке.

— Согласен.

— Он ведь настолько женственен. Все эти штрихи изящества в убранстве комнаты, безусловно, дело рук Саймона. Изысканно разбросанные подушки, элегантно раздвинутые занавески, искусно подобранные цветы, само присутствие цветов. Я не прав? В Саймоне чувствуется женская струнка. Он создан, чтобы любить музыку. Большинство женщин музыкальны.

— Ты так думаешь? — спросил Аксель. — По моим ощущениям, мужчины куда музыкальнее женщин. Не знаю ни одной женщины, которая по-настоящему чувствовала бы музыку.

— А ты вообще не знаешь ни одной женщины, — пробурчал Саймон.

— Нельзя не прийти к заключению, — продолжал Джулиус, — что музыкальность или ее отсутствие — черта весьма характерная. Например, Морган просто ненавидит музыку…

Саймон украдкой посмотрел на часы. Десятью минутами позже они говорили о ком-то или о чем-то, называемом Дитрих Фишер-Дискау. Саймон, стараясь не привлекать внимания, спустился вниз.

Добравшись до кухни, он взялся за херес. Пусть разговаривают. Пусть разговаривают еще хоть битый час. Но запах, сочащийся из-под крышки коричневого глиняного горшка, делался просто невыносимо соблазнительным. Невероятным усилием воли Саймон одержал верх над желанием приподнять крышку и подцепить ложку фасоли. Ему нужно было страдать. По доносившимся из гостиной репликам он слышал, что разговор перешел на Вагнера.

— Вагнер был, несомненно, гомосексуален, — говорил Джулиус в тот момент, когда Саймон тихо вернулся в комнату.

Наполнив свой бокал, Саймон сел у окна. Даже и эта новость не смогла вызвать в нем интереса к Вагнеру. Они начали с жаром обсуждать нуднейшее «Кольцо нибелунгов».

— Но я так разговорился, — наконец прервал себя Джулиус, — что даже еще не вручил подарка. И о чем только думаю! — Нагнувшись, он начал развязывать узел бечевки, стягивающей коричневый пакет. — Никогда не умел развязывать узлы!

— Как это трогательно, что ты принес мне подарок! — сказал Аксель. — Но зачем мучаться? Я сейчас дам тебе ножницы. — И, встав, он вышел из комнаты.

— Саймон, — негромко сказал Джулиус, — пойди сюда. Совершенно непроизвольно Саймон поднялся и подошел к нему.

— Послушай, милый, не беспокойся. Все будет хорошо. Ты меня понимаешь?

Стоя около кресла, Саймон посмотрел в улыбающееся, оживленное лицо Джулиуса, потом покачал головой и повернулся, чтобы отойти. Но в этот самый момент Джулиус ущипнул его за попку. На площадке послышались шаги Акселя.

Саймон с пылающим лицом смотрел в окно.

— Вот ножницы, — сказал у него за спиной голос Акселя.

— Интересно, можешь ли ты угадать, что это?

— Даже предположить не могу.

— Саймон, иди сюда, посмотри на подарок Акселя.

Изо всех сил пытаясь успокоиться, Саймон медленно обернулся. В нем клокотали стыд, бешенство и какое-то темное возбуждение.

Сняв верхнюю обертку, Джулиус открыл коробку. Там лежало нечто, завернутое в папиросную бумагу.