Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

И оба, добиваясь настоящаго знания, должны прийти к уверенности в своей правде. Одни – через внешний опыт при посредстве ощущений органов чувств. Другой – через внутренний опыт при помощи непосредственных восприятий души.

Поэтому совершенно ошибочно утверждать, будто в религиозной области настоящего знания нет.

Оно есть, настоящее, истинное, но только у того, кто долгим напряженным внутренним опытом перешел от простой веры к полной уверенности. Истинное религиозное знание бывает у святых, у подвижников, у некоторых проникновенно-верующих обычных людей.

А если, например, среди общей мессы официальных христиан больше таких, которые остаются на первой ступени веры, не достигая уверенности, то это же самое наблюдается и у многочисленных адептов науки: обычно они не столько знают, сколько веруют в непреложность чужих утверждений.

Таким образом, как в науке, так и в религии, есть и свое настоящее знание, и свой поверхностный дилетантизм. Никогда человек не станет ученым, если будет заниматься наукой только по четвергам и по пятницам. И никогда истинно проникающим в религиозное знание не будет тот верующий, кто посвящает себя религиозному опыту только по субботам и по воскресеньям.

К чему же приводят обе эти системы познания сущего?

Имея в науке основой построения мира ничтожно-малое, ученый только тогда удовлетворен, когда каждое явление сведет к этой основе. Для него даже величавая бескрайность звездной вселенной проходит через испытание ничтожно-малым при микрометрических измерениях.

А если стремление к знанию ведет ученого дальше обычного опыта и требует гармонического объяснения всех явлений материи, жизни и психики, то натурфилософия его или сводится к материалистическому и энергетическому атомизму, или к признанию монад: опять-таки к бесконечно-малому, с первичными признаками материи, жизни и психики. Это бесконечно-малое может стать даже богом – монадой монад, если есть у ученого стремление к удовлетворению религиозного чувства. У Лейбница такой монадой монад сделался интеллект, у В. Вундта – воля…

Но какой это бог? Холодный, безразличный, никого мистически не влекущий к себе. Вершина пирамиды, построенной из песка, скрепленного логикой. Бог, воплотившийся в атом для спасения душ человеческих от неведения, от греха и от зла!

Нельзя утверждать, что вся нынешняя наука материалистична. Но она вся атомистична. Не только материю, но и энергию, и жизнь, и дух, и самого человека, и его социальную структуру стремится она свести к механистической комбинации атомов. И чем дальше, тем больше расходятся ее пути с путями религии. Все, что не построяется на ее основе бесконечно-ничтожного, все для нее безразлично, беспокойно, ненужно: и любовь, и совесть, и непосредственные восприятия души, и борьба зла с добром.

И если дает иногда она счастье людям, утешает своей помощью в тяжком труде, лечит страждущих, то все это вовсе не потому, что на подобную помощь ее зовет атом бог, а потому, что у человечества есть совершенно другая область познания – религиозно-нравственная, – которой атомистическая наука не в состоянии объяснить и понять.

Род человеческий давно бы погиб во взаимной животной борьбе, если бы у него была только одна дорога к познанию: научная. И если живо до сих пор человечество, и если всегда будет жить, то только потому, что у него есть и будет другое знание мира: религия. Не в монаде видит она Бога, не по бесконечно-малому строит бесконечно большое, но в бесконечно-большое включает бесконечно-малое. Для нее люди не мятущиеся атомы из кинетической теории газов, а нечто великое и малое одновременно, движущееся по путям добра или зла. Для нее все объяснимо, она ничего не отталкивает от области своего знания: для нее все в мире – Божье чудо, чудо, познаваемое внутренним опытом, внутренним ощущением бытия Бога.

Страшное время настало. Всех своих бесконечно и ничтожно малых богов призвала сейчас наука для борьбы одних людей против других. С ужасом ждет человечество момента, когда атом падет на него с неба, когда с неба осядет на его города ничтожно-малая жизнь смертоносных микробов…

Но есть у нас, к счастью, другое знание, кроме научного. Знание, исходящее из ощущения бесконечно великого. И оно спасет мир.

Бесконечно велик наш Бог, Бог христианского знания. Бог бесконечно всеблагой, бесконечно всемилостивый. И имя Ему – не кванта, не атом, не электрон, не клетка, не микроб, – а Любовь.