Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Количество наших служащих в местных учреждениях тоже постепенно увеличивалось. Но им поневоле приходилось приноравливаться к сербским порядкам и нравам. А это не всегда было легко, особенно дамам.

Например, в строительном отделении городской Управы служила русская барышня, незадолго до эвакуации окончившая институт. Работал рядом с нею за одним столом молодой серб, очень милый, интеллигентный, с университетским образованием. И вот, как-то входит в их комнату рассыльный, приносит деловые бумаги.

– Мирко, – обращается к нему серб. – Сделай мне одолжение.

– А что тебе? – запросто спрашивает тот.

– Я в двенадцать часов приглашен на обед. А у меня панталоны давно не глажены. Отнеси их, пожалуйста, к прачке, которая тут, за углом, и попроси при тебе разгладить и сделать складку.

– Хорошо, давай.

К величайшему ужасу соседки, серб отодвигается от стола, расстегивает брюки, снимает их и передает рассыльному.

– Только не уходи, пока не окончит, – добавляет он. – А то я останусь без обеда.

Не выдержав жуткого соседства с сербским интеллигентом без брюк, институтка бежала в соседнее отделение, ведавшее путями сообщения столицы. Там, в качестве машинистки, служила моя жена.

– Это возмутительно! Я не могу с ним оставаться – восклицала оскорбленная девушка.

– Ну, ничего, посидите тут, пока принесут брюки, – успокоительно сказала ей моя жена. – Только не разговаривайте со мной, у меня важное дело: я исправляю смету моего шефа.

Как ни странно, звучало это заявление машинистки о том, что она исправляет своего шефа, однако это было действительно так. Состоя одновременно начальником отделения городской Управы, профессором университета и членом правления какого-то банка, этот шеф вечно спешил и часто неверно подводил итоги в официальных бумагах; а секретарь его был слишком дряхлым, чтобы верно подсчитать крупные числа, и обычно, сидя за своим столом, или курил, или дремал. Сначала жена моя стеснялась делать поправки в тексте начальника, но затем, справедливо учитывая, что в случае обнаружения ошибки, всю вину могут свалить на машинистку, привыкла; и шеф в этих случаях не только не обижался, а наоборот хвалил и радостно говорил: «хвала лепо». Однажды, перепечатывая большую смету замощения всех окраинных белградских улиц, жена обнаружила ошибку в итоге на пять миллионов динар. И когда отсутствовавший шеф ворвался в канцелярию и впопыхах стал собирать бумаги, чтобы отправиться с ними на доклад в Управу, она вручила ему напечатанный текст сметы с предупреждением, что изменила ее на пять миллионов с лишним.

– А вы уверены, что сами не ошиблись? – весело спросил он.

– Уверена.

– Ну, добре. Нек буде тако!

И он умчался в Управу, засунув смету в портфель.

В общем, с сербами работать было легко, если не считать таких случаев, как инцидент с брюками. Да и эти брюки, собственно говоря, были пустяками, так как снимались в присутствии наших девиц и дам не из пренебрежения, а из чувства искреннего дружелюбия и равноправия.

Однако, гораздо сложнее было для нас личное общение с сербским столичным обществом. Не говорю уже о тех щекотливых положениях, когда какой-нибудь местный солидный чиновник, проходя вместе с русским по площади Теразия мимо четырехэтажного отеля «Москва», с гордостью спрашивал своего собеседника: «А есть ли у вас, в Петрограде, такие огромные здания?». Или, когда в сербских домах переставали принимать тех русских хвастунов, которые нагло врали, будто в России иногда из одного города в другой нужно ехать по железной дороге несколько суток. Но и незнание местного быта тоже нередко приводило при общении с ними, к некоторым недоразумениям.

Помню, как популярный в наших русских кругах доктор Вербицкий 195 195 Федор Васильевич Вербицкий (1881-1971) – медик, профессор в Петрограде, Саратове, Киеве. Врач Главной военной больницы в Белграде (1920-1941) и личный врач короля Александра. С 1941 жил в Мюнхене, в Швейцарии, затем в Буэнос-Айресе. , приходя по вызову на квартиру к сербским больным, долгое время грубо обижал хозяек дома тем, что при уходе не позволял дамам подавать ему пальто.

– Дозволите, господине доктор! – умоляла хозяйка.

– Нет, нет, ни за что! Благодарю вас.

– Молим вас! Молим лепо!

– Ни в коем случае!

Только когда один из пациентов во время визита врача в мягких выражениях признался, что жена его из-за отказа доктора от подачи пальто долго плакала, Вербицкий понял, что таков местный обычай, и в конце концов привык к этому хорошему тону. Выходя в переднюю, он галантно ждал, пока дама снимет пальто с вешалки, развернет, растянет его перед собой, и тогда только всовывал в рукава свои руки.