Михаил Талалай - Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения

Так как самовар уже остыл, а тема о тайнах мира еще не была вполне исчерпана, то Суворин в качестве «самоварного мальчика» отнес самовар через переднюю на крыльцо дома, снова поставил его и, в ожидании, пока вода вскипит, вернулся на свое место в столовую.

– Да, – усевшись в свое кресло, продолжал он вспоминать из своей жизни различные необъяснимые случаи. – Вот, например, был я однажды на заутрене в Александро-Невской лавре, где на кладбище находится могила моего отца, Алексея Сергеевича. На литургию не остался, так как к нам на розговены было приглашено довольно много гостей. Однако, прежде чем уезжать домой, отправился я на могилу отца, чтобы похристосоваться с ним. Стал на колени возле памятника, помолился, громко сказал: «Христос Воскресе, папа!». И, вдруг, огромный тяжелый серебряный венок, находившийся под крестом, зашумел, затрясся всеми своими металлическими листьями. А между тем, никакого, даже самого слабого ветерка, не было. Стояла прекрасная тихая ночь.

– Так, так… – после наступившего всеобщего молчания, задумчиво произнес Гордовский. – Ну, а еще? Впрочем… Погодите… Господа! Что это такое?

Он застыл на месте, направив изумленно-испуганный взгляд на вход из передней. Мы тоже посмотрели туда…

Две жуткие фигуры в сербских солдатских шинелях, с обнаженными белыми головами, забинтованными со всех сторон полотенцами, между складками, которых видны были только рот и глаза, стояли у входа в столовую, вытянув перед собой ружья и направляя их дула поочередно на каждого из нас. Какова была программа этих разбойников, очевидно не профессионалов, а любителей, – неизвестно. Не имея при себе никакого оружия, мы, мужчины, покорно поднялись со своих мест. Разбойники, со своей стороны, молча стояли, как будто не зная, как действовать дальше. Наступила тягостная зловещая тишина.

И, вдруг, моя жена, всегда тихая, скромная, уравновешенная, вся дрожа от негодования, бросилась в сторону грабителей, схватила легкий плетеный садовый стул, затоптала ногами и гневно крикнула:

– Вон отсюда! Немедленно вон!

Разбойники продолжали стоять молча, не двигаясь.

– Вы слышали, что я говорю? – повысила голос жена. – Сейчас же убирайтесь! На поле! Хайда! Мы из-за вас потеряли все! Родину! Царя! Бежали! Я должна готовить обед! Муж мой копает землю! А вы нападаете? Уберите ружья! Сию минуту!

Она подняла в воздух соломенный стул и ударила им по ружью одного из грабителей. Тот растерянно крякнул, чуть-чуть отступил и направил ружье на нее.

– Людмила Всеволодовна!.. Бросьте! – умоляюще прошептал сзади Суворин.

– Мила! Оставь! – со своей стороны вполголоса стал убеждать я.

Жена, однако, не унималась. Всю горечь, которая у нее накопилась от наших неудач в Софии, она горячо продолжала изливать в дальнейшей обвинительной речи против разбойников. А я, тем временем, незаметно проскочил в соседнюю спальню, выскочил в окно и побежал за помощью к соседней вилле, где жил с семьей знакомый сербский офицер.

Впрочем, в этой помощи особой надобности не оказалось: жена моя сама справилась с вооруженными бандитами, хотя и с риском для жизни. Заметив, что они постепенно отступают, она энергично продолжала оперировать соломенным стулом, ударяя им то по одному, то по другому ружью, и таким образом, догнала противников почти до самой двери в переднюю. Еще немного – и можно было бы захлопнуть за ними дверь. Но вдруг одно из ружей, направленное в этот момент как раз против нее, выстрелило – и в комнате воцарилась полная тьма. Оказывается, пуля ударила в стену под горевшей керосиновой лампой и лампа потухла.

«Неужели я убита?» – подумала жена, не видя ничего перед собой. Но затем, почувствовав под ногами пол, она приободрилась, нащупала перед собою дверь и захлопнула ее за растерявшимися разбойниками. Поняв, что в темноте грабеж все равно не удастся, те решили бежать. Бросившись к выходной двери, они стали толкать ее наружу, хотя она открывалась внутрь, и думая, что дверь кем-то заперта, выломали прикладами ружей ее нижнюю створку, пролезли в образовавшееся отверстие, натолкнулись на кипящий самовар и вместе с ним скатились к калитке. А в это время подоспел вызванный мною на помощь серб-офицер вместе со своим сторожем. Началась перестрелка, но в полной темноте грабителям удалось благополучно скрыться в горах.

В эту ночь мы, конечно, не спали, принимая визитеров – соседей, которых разбудила перестрелка с грабителями. Главной героиней события была, разумеется, моя жена. Сосед-офицер восторженно жал ей руку; крестьяне, толпившиеся у дверей столовой, шепчась друг с другом, почтительно показывали на нее пальцами, вздыхали и охали. A явившиеся для составления протокола жандармы, установили любопытный факт: в тот момент, когда грабитель собирался выстрелить, дуло его ружья было направлено на мою жену. Но очередной удар стулом перед самым выстрелом отклонил полет пули в сторону; пуля ударилась в ножку стола, затем в кресло и вошла в стену под лампой, описав таким образом, некоторую дугу. Если соединить прямой линией место, где находилось дуло ружья, и место удара пули в стену, эта линия проходила бы как раз через грудь жены.