Илья Фальковский - Володя, Вася и другие. Истории старых китайских интеллигентов, рассказанные ими самими

А моя няня, после того как японцы ушли, поехала в Харбин. Там жили её младший брат, жена брата и племянницы. Она мне сказала: «Володя, не забывай меня. Я поеду домой. Мы победили. Японцы уже ушли. Меня ждут мои родные». Я плакал, плакал. Она сказала: «Володя, никогда не забывай, что у тебя есть русская бабушка. Россия — это моя родина. Хотя сейчас Советский Союз, но моя родина — Россия. Мои родные — русские. Не забывай никогда русский язык». Я сказал: «Хорошо».

«Надо считать русских своими родными», — сказала няня. Она дала мне такой наказ. Я сказал: «Бабушка, я никогда не забуду русский язык и русских, Россию». Я сказал ещё: «Когда я стану взрослым, поеду в Россию. Если представится возможность, буду жить у них. Я ваш язык знаю. Русские, как вы, добрые, хорошие, прямые. У меня теперь характер русского». Вот такое чувство всегда со мной. В прошлый раз, когда мы с ректором ездили в Москву, в первом университете, где мы были, сидели и разговаривали со старушками-профессоршами. Когда я услышал голоса этих старушек, сразу вспомнил мою бабушку. Я плакал, не мог говорить.

Во время «культурной революции» Советский Союз был против Китая. Много бойцов посылали в Читу. У нас думали, что Советский Союз будет воевать с нами. Я тогда был уверен, что этого не будет. Русские всё время относятся к нам хорошо, считают своими братьями и воевать с нами никогда не будут. Я тихонько это рассказал моим родным и друзьям. Не беспокойтесь, этого не будет. Трения между Китаем и Советским Союзом, я считаю, это только трения между Мао Цзэдуном и Хрущёвым. Только между начальниками Советского Союза и КНР. Начальник Советского Союза хочет стать вождем и Советского Союза и Китая. А Мао Цзэдун тоже так думает. Борьба между ними, а между народами нет никаких трений и борьбы. Дружба между народами России и Китая нерушимая, навек.

После окончания института я сразу стал переводчиком специалистов из Советского Союза. Своими глазами видел, как они самоотверженно работали. Они очень заботились о нас, о строительстве Китая. Я работал на заводе тяжёлого машиностроения в городе Фулаэрди, недалеко от Харбина. Очень большой завод. Его спроектировали с нуля, потом поставили и отрегулировали разные машины. Было больше ста специалистов, их жёны и дети жили там в гостинице. Такая хорошая гостиница, с садом. Я работал со специалистом по фамилии Рудин, он был из Москвы. Ему почти шестьдесят лет было. Он делал проект. Он хорошо относился ко мне, потому что я свободно говорил по-русски, и интонация была как у русских. Вторым специалистом был Иван Афанасьевич Мосин. Он был из Свердловска, с тамошнего завода тяжёлого машиностроения. Он приехал с женой и дочкой Тамарой. Ей тогда было десять лет. У них был ещё сын, тоже Володя. Он не приехал в Китай, учился в Свердловске. Жена Мосина считала меня своим сыном. Тогда у нас уже был голод. Каждый день выстраивались большие очереди. Мосин видел их и спросил меня: «Володя, за чем это?». Я сказал: «За продуктами». — «Почему?». — «Потому что мало продуктов. В месяц дают только четырнадцать килограммов хлеба, не хватает». И каждый день он ловил меня: «Володя, идём в гостиницу ужинать». Каждый день. Когда он был с женой в командировке в Пекине, она купила шапки — одну для своего мужа, одну для меня. Одна — дорогая, хорошая, а другая — простая, дешёвая. Хорошую дала мне, а дешёвую, простую — своему мужу. Она сказала: «Володя, я считаю, ты мой сын. А там, у нас дома, — твой брат Володя».

Когда Хрущёв поссорился с Мао Цзэдуном, консульство Советского Союза в Харбине велело специалистам в три дня вернуться домой. Все убежали. Мосина сказала: «Володя, терпи, когда я приеду домой, пошлю тебе продукты». Через год я уже работал в Гуйлине, в Гуансийском педагогическом университете. Близко отсюда, два часа на поезде. Такой голод был. Люди пухли. Каждое утро мы ходили на базар за овощами. Часто видели: лежат один-два трупа, это крестьяне умерли от голода. В другой раз — шесть-семь. Если какой день не видишь, удивляешься, почему сегодня нет. Вот какой был голод. И она мне присылала посылки. Большой ящик, почти десять килограммов. Мука, сахар и другие продукты. Я человек такой: другие преподаватели тоже голодные. Каждый раз я варил еду, раздавал другим. Одному миску, другому — не меньше десяти. Кушайте, пожалуйста. Как раз, когда третья посылка должна была прибыть в Гуйлинь, я поехал в командировку в Харбин. У нас был преподаватель Андрей. Полукровка, мама — русская, папа — китаец. Сейчас ещё жив. Он украл посылку. В кабинете лежала записка с почты, что пришла посылка. Он её взял: «Володя попросил забрать», — и понёс на почту. Пришёл домой, стал есть. Когда я вернулся домой, сотрудник в кабинете сказал мне, что пришла третья посылка, Андрей её забрал. Я сразу к нему: «Андрей, сотрудник сказал, так, мол, и так». Он: «Нет, нет, не знаю!». Я: «Обманываешь меня?». Он сердился: «Нет, вот лежит записка». Я опять спросил: «Андрей, ну ты что, получил посылку?». Он: «Нет, нет». Я с этой запиской поехал на почту. Они смотрели, смотрели: «Да, всё правильно, посылку забрали». Я опять к нему: «Я уже на почте был». И тогда он признался: «Да, Володя, сын у меня чуть не умер от голода. Я получил посылку. Когда мой родственник пришлёт мне посылку, я верну». Вот какой ужас был. А Мосина, когда послала третью посылку, ехала на трамвае. Упала, сломала левую ногу. Лежала в больнице. А потом нельзя было писать письма. Нам дали приказ, что нельзя с ними связываться. Она умерла.