Антон Мухачёв - Путевая книга заключённого - Лефортовский дневник

Можно ли русскому позволить вольницу и самоорганизацию? Возможно ли то государство, что не суёт своё рыло в частную жизнь его граждан? Душа и сердце твердят «да», мозг и разум однозначно «нет». Есть над чем поразмыслить.

Читаю – читаю – читаю… Позади «Братья Карамазовы», «Буры Трансвааля и Оранжевой», на подходе «Гитлер и Сталин».

Любимая прислала лекции по журналистике, дабы писал чётче, ярче, круче. Приходится учиться, куда деваться. К тому, по её словам, мои текста пользуются успехом. Это льстит. К тому же мне интересно щупать терпение цензуры. С каждой статьёй увеличиваю градус накала и проверяю, когда же тормознут написанное. На воле проходят митинги, о нас пишут газеты - милая старается. Моя писанина пока всё, чем я могу ей помочь. Ну и маленькие сюрпризы в виде букетика роз с доставкой на дом.

Грустно мне.

Степаныча обманули.

Старичок-боровичок, переживающий о престарелой маме и потере квалификации, дал себя уговорить на сделку со следствием. Иногда он спрашивал меня, стоит ли идти на этот шаг, но что я мог ответить? Я рассказывал ему, как в своё время следаки дурили и меня, шантажировали только родившейся Яськой и прикрывались моей женой. Объяснял, что нынче «честное офицерское» не стоит и пустоты, ибо ни чести, ни офицеров я в местных кабинетах так и не нашёл. Но это был мой печальный опыт. Есть же опыт и тех, кто, оговаривая только себя получал за это куда меньше иных упёртых. Да и дед - не боец, умирает он здесь, здоровье хреновое, надо валить ему отсюда.

Степанычу пообещали четыре года условно. За это он должен пойти в сознанку: всё подписать, признать вину и раскаяться. Да, картам Ямало-Ненецкого округа 30 лет, да, там рельеф давно изменился и да, никакого вреда нанести Родине не хотел. Однако с некими людьми этими картами «махнулся» получив взамен подробную топографию Парижа. Штампик «Сов.секретно» в уголочке действительно стоял. Госизмена.

Сознался. Всё подписал. Ждал суда.

Одним из условий сделки была тишина. Степаныч слышал мои рассказы о шумихе вокруг политзаключённых, и себе он желал прямо противоположного. Чтоб ни одного журналиста в суде! Он был уверен, что газетные статьи помешают ему в будущем найти работу, и постоянно просил следователей о тишине вокруг дела. Ему пообещали и это.

И вот он уехал в суд. Я пожелал ему ни пуха, он ритуально послал меня подальше.

Вечером в камеру он вошёл, шатаясь и тут же вызвал врача. Четыре года строгого режима.

Не могу быть уверенным, но, по-моему, ночью он плакал.

К сожалению, это был только первый удар. Каждый день мне приносили прессу. «Коммерсантъ» я выписывал не только для того, чтоб вырезать смешные статьи о моём деле, но и знать, кто сидит в Лефортово. Так я заочно знакомился с будущими соседями.

На следующий день, когда Степаныч лежал бревном на койке и смотрел в потолок, я читал о нём статью на полполосы. Под фотографией заморенного дедушки было описание его страшного преступления. Если коротко, то карта Ямало-Ненецкого округа за семьдесят какой-то год были передана иностранным шпионам для последующей корректировки полёта НАТОвских боеголовок. И только доблестная контрразведка смогла предотвратить бла-бла-бла.

Снова пришлось вызывать врача.

На этот раз «шпион» был в диком гневе. Он носился по камере и уже не сюсюкал, а рычал. Я предложил ему написать кассационную жалобу. Он согласился. Всю ночь мы сидели с его бумагами и УПК, писали и переписывали, спорили и договаривались. Утром Степаныч отдал в «кормушку» кассационную жалобу, а днём его вызвал следователь.

Когда дед вернулся, я уже привычно вызвал врача.

После Степаныч тихо рассказывал, что следователь кричал на него и матерился, былой вежливости и соучастия не было и впомине. Угрожал, что если приговор сломают, то он получит всю десятку, потому как и так дали срок «меньше меньшего». А с его болезнями он вряд ли выйдет, а если и выйдет, то маму уже и не застанет. В общем, уговаривать чекисты умеют.

Глаза деда потухли.

Я очень не люблю мёрзнуть. Казалось бы, родился и вырос в Норильске, промерзал там насквозь, а промозглость тюремной камеры мне всё равно неприятна. Отопление отключено, горячий водопровод в Лефортово пока не придуман, а стены всё ещё хранят в себе зиму. Зябко.

В очередной передачке Любимая передала мне футболку, сделанную на заказ. Не знаю, что на ней было изображено, но выдать футболку администрация СИЗО отказалась наотрез. Без объяснения причин.