Владимир Арро - Дуновение из-за кулис. Записки драматурга

Я уже упоминал о том, с какой мудрой простотой и выдержкой вела она себя во время скандала с пьесой «Смотрите, кто пришел!», которую мы с нею вместе выпустили. В своей долгой профессиональной судьбе она имела отношение не к одному такому скандалу. Но чтобы ее пьеса стала поводом для полугодовой дискуссии о жанре в «Литературной газете», это, я думаю, случилось впервые. И она этим гордилась. В наших отношениях не было так называемой «задушевности», а тем более фамильярности, но я чувствовал, что ей понятны мои внутренние проблемы, что к депрессии она относится как неизбежному профессиональному состоянию. И когда проходили сроки моих перед ней договорных обязательств, не было случая, чтобы мне был сделан упрек – просто находился какой-нибудь компромиссный выход. Я не думаю, что среди подопечных Светланы Романовны Терентьевой я один заслуживал и этого внимания и этой доброты. Но на себе я их испытал в полной мере.

«Володинька! Нет слов, чтобы выразить мою радость по поводу нашего «Синего неба»! Я рада всему «антуражу» вокруг спектакля. Хорошо, что все сложилось удачно вкупе: Аксенов, Ваша новая пьеса, внимание ко всему вместе… Лихоимец наш укатил сегодня на юг, в Пицунду, опять какой-то семинар курировать. Надоел всем, как горькая редька. Вот 10 дней поживем без него, но уже 10 мая начинается репертуарное совещание: Барнаул, Куйбышев, Москва, Ленинград, Новгород. Я думаю, Володинька, надо Вам куда-нибудь съездить, надо народу показаться. При Вас лихоимец не будет так распускаться. Подумайте, куда Вам больше хочется…»

Иерархия этого учреждения напоминала ту сказочную модель, по которой тайна смерти, а значит и жизни Кащея-бессмертного запрятана в нескольких предметах и существах, вложенных одно в другое. Светлана Романовна в эту модель не вписывалась, она была как бы не из этого ведомства. Она хранила другие тайны. Может быть, благодаря таким, как она, театр и выжил.

В конце января 83-го как по команде был нарушен заговор молчания вокруг пьесы и спектакля театра им. Маяковского. Если в «Литературной газете» (19-го января) в обзоре публикаций альманаха пьеса была лишь упомянута, то «Правда» от 21-го в статье о новой драматургии уделила нашему спектаклю целую колонку. Автор Г. Дубасов умело обозначил проблематику, расставил акценты, дал ориентиры для дальнейшей его партийной оценки, слово в слово повторившие выводы предшествовавших обсуждений. «К сожалению, – писал он, – рядом с этими зловещими фигурами, открыто исповедующими рваческую «философию», более бледными и вялыми выглядят их духовные противники – семья Табуновых. Спектакль явно проигрывает оттого, что их общий нравственный отпор кажется менее весомым в сравнении с силой того наглого натиска, который они столь болезненно почувствовали».

Зато на следующий день «Советская культура» посвятила и пьесе и спектаклю целый подвал. Критику В. Широкому тоже не хватило «отпора». «В новой пьесе В. Арро с ее финальным торжеством духа торгашества чувствуется даже какая-то растерянность автора перед напором сил, которым он на законных основаниях отказал в духовности как порождению процесса пресловутого «вещизма», приобретательства и накопительства». Но критик, пожалуй, и сам не был уверен в возможности иного подхода. «Напору обладателей шальных денег, «материального фактора» противостоять непросто. Ведь деньгам, как они считают, подвластно все. В их устах это не пустая фраза, предостерегает автор. Сегодня они представляют силу, которая всеохватна, как чума, и столь же губительна для всего здорового и честного». Критик, как бы пребывая вслед за автором в некой «растерянности», то упрекает его в «неопределенности», «смазанности» смысловых решений, то хвалит за парадоксальный подход к проблеме противостояния, в котором (подходе) «есть шокирующий оттенок». Похоже, что ему и неловко от этой собственной двойственности, он отгоняет ее, как греховный (антипартийный) соблазн, и в то же время тянется к этой социальной загадке, мучительно подыскивая удобоваримые выражения. Как трудно, должно быть, дались ему такие слова: «Сложный, диалектически противоречивый процесс противоборства духовного с бездуховным, составляющий смысловое ядро пьесы, ничего общего не имеет с однозначной сутью, как и элементарной расстановкой полярных сил. В жизни это текучий процесс…»

Один критик позже с шутливой укоризной сказал мне: «Вам, драматургам, легко, вы пользуетесь системой художественных образов, а нам потом надо переводить это на язык социологии, называть все ваши художества на грани возможного своими именами».