– Хорошо с ним, правда? – Ангелина, словно крыльями, вспорхнула широкими рукавами желтой шелковой блузки, разведя руки и скрестив их под высокой грудью. – С ним хорошо.
– С ним хорошо, – согласилась Даша. Она не улыбнулась: нужно держаться на глубине, не время всплывать со дна. – Только после плохо.
– О, да, – вздохнула Ангелина. – После плохо. Еще как.
Ветер стих, утонул в гладком пруду. Стало слышно, как живет вода. Солнце принялось наливаться легким ясным жаром, словно послушалось просьбы Ангелины о загаре. Даша не удивилась бы, если так и было: она много всего видела за эти годы. Много больше, чем хотела помнить.
– Слонимский знать не должен. Не может. – Ангелина подтянула подол юбки еще выше. – Ты и я. Еще одна есть, кто нам поможет. Но о ней нельзя знать. Даже тебе.
– Значит, я не единственная, кто помнит? Не единственная?
Ангелина повернулась, посмотрела Даше в глаза. “Как она цвет глаз каждый раз меняет? – Даша, начиная тонуть в желтых зрачках. – Не утону, я же рыба. Рыбы не тонут”.
– Никто не единственный. Только он единственный. Что он пишет – сбывается. Все. Всегда. – Ангелина теперь смотрела прямо на солнце, не мигая. – Мы со Слонимским его всю жизнь вели, через жизнь, до этого самого момента. Мы про Алана поняли, когда Кеша устроил его писать реалити-шоу. Все, что он писал, становилось правдой. Алан не родился бессмертным, как остальные Последины, но богом стал. Только не знает, что он бог. – Ангелина улыбнулась: – Может, и к лучшему. Может, для всех было бы лучше, если бы боги не знали, что они боги.
– Ты за него вышла, чтобы быть рядом? Контролировать? Или полюбила?
Ангелина взглянула на Дашу, прищурилась, словно вспоминала, где ее видела. Откуда знала.
– Даша, девочка, у нас поворотный момент, у всего человечества поворотный момент, а ты про любовь. Что ты…
– Для меня любовь – поворотный момент, – сказала Даша.
Она решила всплыть и заглотнуть воздуха. Она понимала, что там – на гладкой поверхности – ее ждет рыбацкая сеть. Наплевать.
– Даша, любовь – не поворотный момент. Любовь – это от ворот поворот. Не забывай.
“Для меня – поворотный”, – подумала Даша.
Она промолчала и согласно кивнула. Нырнула на дно.
– Все случилось, все шло, как он написал – война, Последины, 66. Тюрьма эта страшная на севере, бунт. Мы все. Я, ты. А про главное – про туннель, про Тайный Проход он ничего не написал. Куда люди проходят. Где выходят. Кем после становятся.
– Не написал? – Тише, тише, чтобы даже пузырьков на поверхности не было видно. Еще тише. Рыбка на дне.
– Не-а, – засмеялась Ангелина и сразу стала маленькой девочкой, еще младше Даши. – Не-а. Он первые страницы писал, и они дальше сами развивались. Сами писались. В жизни. Жизнью. А тут в жизни случилось, а у него ничего не написано. Значит, он больше не бог. Он больше не наш бог.
“Так отпустите, – подумала Даша. – Отпустите, если не бог. Если не ваш”.
Она промолчала.
– Его никто не отпустит, – сказала Ангелина. – Слонимский верит, что Алан еще напишет, что нужно. Что нам нужно. Слонимский верит, что, если бога запереть в клетке, он сделает, что мы от него хотим. Научит, как стать таким, как он сам.
Даша молчала.
– Кеша – романтик. – Ангелина вздохнула: – Верит во всевозможное. Всемогу́щее. Всемо́гущее. Может, он и прав. Может, только так от бога и можно чего-то добиться – если посадить его под арест. – Она дернула край косынки, и шелк одним движением опал с ее обритой наголо головы. – Солнышко, – улыбнулась Ангелина. – Настоящее. Греет.
– А ты веришь?
– Я верю, что мы сами растим богов. Помогаем им стать богами. Но только, если они этого хотят. Как наши олигархи.
– Богами рождаются.
– Ага. – Ангелина потянулась – кошка под солнышком. – Кому повезет. А кому повезет еще больше – богами становятся.
Ангелина погладила себя по голым ногам – до колен, словно стряхивала пыль с гладкой туго натянутой теплой кожи. Затем так же наверх. Посмотрела на Дашу.
– Они же хотят стать богами – Покровский, Найман, Строков. Все они. А нам нужны новые боги. Если старых больше нет.
– Зачем? Зачем нам боги? Можно и без них.
– Можно, – согласилась Ангелина. – Только тогда идти некуда. Некуда стремиться. Тогда мир заканчивается нами, людьми. Тогда мы – последняя ступень. А мы, Даша милая, мы явно не удались. И надеяться тогда останется только на самих себя. А на самих себя – какая надежда.
Даша так не думала: она надеялась только на себя. Говорить не стала.
Читать дальше