Татьяна Набатникова - День рождения кошки

Ряской подернулась.

И не знаешь, чем спасаться. Откуда черпать.

К вечеру страстной субботы накануне Светлого Христова Воскресенья стали собираться с подругой ко всенощной. Женя волосы пригладила, заколку у подруги одолжила.

Спустились с холма от санатория «Империал» по тропам и крутым ступеням, прошли вдоль Теплы, задержались у чумного памятника, где соединились знаки трех конфессий, примиренные смертью: христианский голубь в сиянии, мусульманский полумесяц и иудейская звезда; Женя запрокинула голову, высматривая крест; нащупала заколку на затылке; креста не нашла.

Улица Петра Великого круто восходила в гору, «Поднимись в горы, юная моя любовь! — бормотала Женя из Томаса Вулфа. — О прекрасный и ветрами оплаканный призрак, вернись…»

Не вернется. Не вернется уже.

Даже Земля, такая большая, и то скудна горячими родниками. А человек истощается быстро, застывает, как речка во льду, и в нем больше нет самородного огня.

А музыка делается только из него.

И готов, как Адриан Леверкюн, просить этого огня хоть из преисподней.

Когда наверху, у костела, вжатого в скалу, она еще раз провела рукой по волосам, укрощая кудри, заколки на них уже не было.

Женя даже застонала: заколка чужая, подруга будет недовольна потерей, а если вернуться, будет недовольна, что пришлось возвращаться: «Вечно с тобой!.. По дороге в церковь!..»

В отчаянии оглянулась — следом шли, кажется, свои, из «Империала», Женя взмолилась:

— Простите, молодой человек, вы случайно не видели, я заколку обронила?..

«Молодой человек», не говоря ни слова, опрометью кинулся назад, под горку. Женя виновато обратилась к его спутнице:

— Простите, ради бога, что я попросила вашего мужа…

— Да он мне не муж! — хихикнула женщина.

А Женя вспомнила, что уже видела его. Что-то в этом человеке было заметное. Сильный взгляд, напряженно работающий. Да, глаза гудели, как ЛЭП под нагрузкой.

Он смотрел на мир не как другие — скользя по поверхности; он внедрялся взглядом, как бур в каменистую породу.

Заколку он ей нашел, и Женя, благодаря, спросила, как его имя, и имя оказалось Павел — как святителя церкви, куда все они шли на службу.

В полночь был крестный ход вокруг храма, шел дождь, на всех он накрапывал, а на Женю лил, и платочек на голове ее промок, и кожаная куртка, и свеча в руке ее погасла, так что пришлось вновь засветить ее от свечки стоявшего рядом ребенка, но и в другой раз свеча сгасла. Ну, ясно, ктопревращает изморось в ливень именно над ее пламенем. Или уж Господь не принимает ее жертвы?

И тут возник над ее головой зонт.

Мужчина, тот самый, воздвиг его над нею, лишив свою спутницу укрытия. Женя, обернувшись, напоролась на его глаза: ужас, восторг и боль смешались в них; он потом скажет ей, что у него всегда болела душа, когда он ею любовался.

Ее взгляд в испуге упорхнул прочь от его взгляда, как воробышек от локомотива, она потянулась своей погасшей свечой к его горящей, свечи сомкнулись, пламя удвоилось, озарило их лица под куполом зонта, и в сводчатой этой пещере еще раз пересеклись их взгляды, и тут уж воробышка переехало.

Двери храма распахнулись, впуская шествие внутрь, и Женя метнулась с порога в угол, подальше от искушения, а в костях еще гудел след пронизавшего ее электрического разряда, и удивительно было ей, откуда в живом человеке такая молния, и завидно, потому что ни в себе, ни в ком другом она уже давно этого не видела, все потухшие ходили, огарочки людей.

Вознеслось спасительное храмовое пение и подхватило дух, и Женя отмаливала себя у Господа: не отдай, Господи, душу мою грешную врагу и похитителю.

В баре санатория «Империал» Павел снова увидел ее. Он любовался издали, из спасительной темноты, радуясь, что она не видит его, не знает, как жадно, как неприлично, до обморока он всматривается, ловит отблеск глаз ее цвета, света богоявленского.

Она пила у освещенной стойки коктейль, углубившись в музыку, в сотый раз ломая голову над тайной удачи — кажется, вот-вот постигнешь ее закон и навсегда догадаешься, как ее добиться. Вот повторение фразы с замедлением ритма, вот впадинка на том месте, где прежде была выпуклость — но как ни разлагай эту тайну на простые и постижимые элементы, сам не сможешь ничего подобного сделать, если не будет на то вышней воли.

Откуда бы ни пришла она, эта помогающая воля — многие художники соглашались, не разбирая, откуда, и гибла душа, как у доктора Фаустуса, пусть лишь бы СОЗДАТЬ.