Татьяна Набатникова - День рождения кошки

(Через год у Ангелы вышла книга прозы, и там эта щель так и зияла во всей красе, дыша подвальной сыростью.)

Не послушался. Пришлось ее готовить, чтоб не было психической травмы. Но травма все же случилась — через три дня, когда, выходя из квартиры, нам пришлось перешагивать через спящего поперек площадки алкоголика. К такому варианту я не успела ее подготовить.

К чести сказать, она бесстрашно подвергала себя столкновениям с действительностью. Шла сквозь толпу Лужников в торговые дни, когда люди похожи на нерестовую кету.

Ангела говорила, что это дает ей возможность физически ощутить жизнь. Она писатель, ее работа — ввинчиваться в сопротивляющуюся среду. Стружка летит, сверло раскаляется докрасна… «Я коллекционирую ощущения».

В Доме художника на Крымском валу она увидела двух небольших бронзовых ангелов. Один сгибался под тяжестью крыльев, упираясь ногами в землю, как атлант, как портовый грузчик. Второй был «Падший ангел»: он торжествовал, откинув крылья за спину, эрегируя, задрав к небу нос и даже палец на ноге.

Ангела целый день ходила под впечатлением, но фамилию скульптора не могла припомнить. Ничего, говорила, он бы не обиделся: человек, понимающий торжество как падение, а святость как тяжкое бремя, не может быть честолюбивым.

Спустя недели две и я пошла посмотреть на этих ангелов; труженик свода небесного стоял в углу под столом, а его падшего брата купили. Какая ошибка, их нельзя было разлучать.

Ангела считала, что ущерб западного существования состоит в несоприкосновении разных слоев жизни. Люди живут в «своих» кварталах строго по рангу, покупают в «своих» магазинах и больше не ездят общим транспортом. У нас пока все по-другому. Мы возвращались с ней в полночь из гостей, поставили машину на стоянку и шли к дому пешком. Пьяный нищий старик окликнул нас и попросил огня, но мы обе некурящие.

— Зажигалка… — мычал старик, давая понять, что не может с ней справиться.

Я подошла, взяла у него из рук зажигалку, и мне, хоть и не сразу, удалось добыть из нее огонь. Я бережно поднесла пламя к сигарете бомжа, он закурил и посчастливел.

Ангела сказала, что на Западе мое поведение было бы истолковано как безумие.

Однако сама не перестает удивлять мир своей экстравагантностью.

Когда она улетала, экипаж оказался тот же самый, что привез ее в Москву. Командир сразу узнал ее по глазам, вбирающим мир, как два ненасытных пылесоса, и пригласил в кабину. Потом она написала мне: «Мы теснились в кабине: я и четверо молодых летных офицеров; они непрерывно нажимали на все сто восемьдесят кнопок и ручек, самолет вырулил на взлетную полосу, и я составила сложную русскую фразу: „Пжалста, не забюте закрит окна!“ Потом мы мчались по взлетной полосе, почерневшей от резины всех разгонявшихся здесь когда-либо колес, вдруг все разом выдохнули: „Хоп!“ — и машина взмыла в воздух — ах, Таня, есть нечто, поддерживающее огонь нашей жизни и на какой-то миг возносящее нас в наши внутренние небеса, это нечто — фермент любви».

Командир экипажа Костя, который уже не смог вырваться за пределы гравитации Ангелы и потому заглянул и ко мне, решительно отрицал это дружное «Хоп!» на взлете, нет у них такого обычая. Но лучше было бы ему подчиниться ее фантазии.

Впрочем, у него и своей фантазии хватало. «Я ее как только увидел, сразу скомандовал: а ну-ка быстро в кабину!»

Он просидел у меня за чаем целый вечер; пока мы беседовали, у него выросла щетина.

А надо знать, что Ангела дочь офицера и с детства, с отцовских колен помнит, что запах кожаной кобуры и ремней, пропитанных сигаретным дымом и испарениями мужского тела, — знак силы. (Саша по ее просьбе достал из ящика свой револьвер и не мог понять, почему она бросилась жадно обнюхивать кобуру.)

Отец ее застрелился из своего табельного оружия на службе, когда она еще не выросла. Ему приходилось слишком много умалчивать, душа не вмещала столько. Чтобы понять его, Ангела долго писала о нем рассказ «Служба», за который потом получила литературную премию. Я была у нее в ту пору. Она расстилала на полу листы ватмана, закрепив на них старые фотографии, и подолгу вглядывалась в них, разгадывая тайну, заключенную во всякой жизни.

Я уходила с утра и целыми днями странствовала по окрестным городам одна, чтобы не мешать ей, а к вечеру возвращалась. Ангела вставала из-за письменного стола, и мы шли куда-нибудь ужинать. Она шла в чем была. То ли работала дома в выходном наряде, то ли в ресторан отправлялась в домашнем — я так и не поняла, но в этом было столько свободы!