Наталия Червинская - Маргиналы и маргиналии

Но в глубине души он чувствует себя ее ровесником и даже податлив на Евины довольно относительные прелести. Интерес ко всем этим прелестям живет в нем, неистребимый, как Кощей Бессмертный. Он поймал себя на том, что начал было флиртовать, чего аспирантка, к счастью, не распознала.

В три часа ночи Андрей встает, отключает чертов термостат. Надевает куртку, обматывает голову шарфом и ложится опять, надеясь в наступившей тишине заснуть.

…Большинство докладов на конференции были мне вообще непонятны. Может быть, теперь не только квантовая механика существует и неевклидова геометрия, но и логика теперь квантовая и параллельные мысли не сходятся в бесконечности, а расходятся кто куда?.. Удивительно: как это другие люди помнят именно важное и значительное, вроде бы наперед знали, о ком и что именно надо запоминать? Мне кажется, что я был свидетелем замечательных событий, но совсем не тех, не таких, которые изучали на конференции. Было бы чудесно, если б в соответствующий момент поступал сигнал свыше: сейчас происходит историческое событие. Решается твоя судьба. Вот сейчас, именно сейчас, ты сделаешь то, что будет упомянуто в некрологах и высечено на твоем могильном камне. Хотя сомневаюсь, что такая роскошная вещь, как могильный камень, у меня будет.

Как трудно было тогда разобраться: какой шаг считать верным, а какой – провальной глупостью, можно ли свою осторожность назвать заботой о ближних или это просто трусость и нерешительность? Когда мы сочиняли письмо в защиту Юрки и спорили, следует ли прибавлять про психологические пытки, которым якобы Юрка подвергается, и некоторые говорили, что это недоказанный факт, а другие – что не в фактах дело, надо Юру спасать, – ведь мы не размышляли тогда о стратегических проблемах оппозиционного движения. Мы пытались понять: можно ли пользоваться чужим оружием, то есть пропагандой, демагогией, перегибанием палки, и забыть в таком крайнем случае про объективность и порядочность? Или поступаться порядочностью все-таки нельзя, потому что именно ее мы и спасали и возрождали. Честно говоря, никакого и разговора толкового не было. Всем было ужасно тяжело, страшно за Юрку, все мямлили и тянули резину. Перешучивались, чтобы разрядить атмосферу.

Все же интересно наблюдать за процессом объяснения и упорядочения твоего бесформенного прошлого. Вот участники конференции за два дня во всем разобрались, опуская ненужные детали. Вообще невнимание к деталям приводит к самой бесчеловечной жестокости. Идеологии построены на неуважении к деталям. Ну да, конечно, ведь об этом и сказано: бог любви, бог деталей. Прошлое состояло из противоречивых деталей, а теперь его превращают в монумент, отсекая все лишнее…

Вот это-то лишнее я и помню о своей жизни…

С отключенным отоплением холод в комнате такой же, как и снаружи. А тише не стало. К бензоколонке подъехали грузовики. Дальнобойщики за окном разговаривают, смеются, базарят. Музыку врубили.

…Как они были шокированы, когда я заговорил о каком-то своем личном страхе. «Простите, зачем так! Зачем излишнее самоуничижение! И вообще это не совсем по теме. Всем известно, что вы и ваши товарищи были храбрецами, героями, не то что нынешнее племя, богатыри – не мы… Люди совсем другого масштаба! Вы не трус, вы герой».

Как же надоели эти разговоры! Ведь всегда подразумевается: мы тоже порядочные и совестливые, но нам страшно, с нас и взятки гладки. Нет, я как раз был трус. Мне было страшно. Не всегда, но довольно часто. Это ничего не меняет и ничего не извиняет. Не храбрость тут нужна, а совесть. Храбрыми и самые бессовестные сволочи бывают. Более того: когда Юра попросил что-то кому-то отнести и я сразу же согласился, ведь это было из чистой трусости. Как всегда с подростками, боялся презрения друзей. Хотя не это ли именно и называлось в девятнадцатом веке чувством чести? В инфантильном девятнадцатом веке боялись потерять уважение друзей. И когда подписал письмо в первый раз – боялся, да. Боялся, что из университета выгонят. Боялся того, что с родителями будет. Но письмо-то было в защиту Юрки, выбора никакого, без вариантов.

И о какой политической деятельности они говорили? Ну не могли же мы не пойти к зданию суда, когда судили Юрку. Письма корреспондентам я должен был передавать не потому, что такой храбрый, а потому, что у меня одного было прилично с языком. Книжки я прятал не из надежды изменить мир, а потому, что приучили нас книжки уважать. К Оле в ссылку не поехать? Уж это точно была не политическая деятельность, это было свидание. Или я мог не думать головой? Нет, не мог. И, как всякий человек в юном возрасте, хотел своими мудрыми мыслями поделиться. Какая же все это политическая деятельность?..