Юрий Убогий - Что было, что будет

— Ты, главное, не боись ничего, — сказал старик, все ерзая, все умащиваясь под своим мешком. — Народ кругом. Не без добрых людей, да… Побойчей будь, понастырней. Хлеба дать?

Мальчик взял бы хлеба, но подумал о том, как старик начнет снимать с таким трудом прилаженный мешок, а потом опять его пристраивать и постеснялся.

— Нет, — покрутил он головой. — Не хочу.

Едва сказав это, он почувствовал, что очень голоден, и пожалел о своем отказе. Старик, однако, уже ковылял к дверям автостанции, и тогда мальчик вынул из кармана последнее яблоко и стал есть. Яблоко не только не утолило голод, но еще больше разожгло его. Мальчику почудилось, что у него в животе сидит какое-то маленькое, противное живое существо, ворочается там потихоньку и сосет, сосет его изнутри.

В стороне от автостанции стоял небольшой домик с надписью «Булочная». Булки там, значит, продают, подумал мальчик и медленно и нерешительно направился туда. Быстро надо, чтобы отца не прозевать, решил он, и юркнул в дверь булочной.

Запах хлеба в ней был так силен, что у него в первый момент даже закружилась голова. Перед прилавком, в сумраке, особенно густом после солнца, стояло всего несколько человек, и мальчик присоединился к ним. Он перебирал в кармане медяки, которые ему оставил краснолицый мужик, и растерянно соображал, что сказать продавщице, когда подойдет его очередь.

— Хлеба дайте, — почти прошептал он, протягивая деньги.

Продавщица взяла их и сказала, покачав головой:

— Не выходит тут…

— Тогда не надо, — пробормотал мальчик, повернулся и пошел к двери, даже не подумав взять назад деньги, словно он уже не имел на них права.

— Постой! — окликнула его продавщица.

Мальчик вернулся и взял протянутый ему большой кусок хлеба, покраснев до слезной пелены в глазах. «Спасибо», — подумал он при этом и выбежал на улицу. У него даже спина стала мокрая и горячая, и он не мог понять, почему с таким трудом и смущением взял именно этот хлеб. Ведь ничего подобного не было ни на реке с мужиками, ни с теткой в трамвае. Магазин потому что, в конце концов решил он. Если денег не хватает, то не полагается.

Сев на свое прежнее место у забора, он стал жадно есть. Хлеб был теплый, вкусный, и приятно-тяжелым комом лег у мальчика в желудке. После еды его поклонило в сон. Он боролся с этим изо всех сил, таращил глаза и крутил головой. Спать никак нельзя было, чтобы не прозевать отца. Он ведь и так отвлекался от наблюдения — и с девочкой, и с магазином. Однако душа его, на которую столько вдруг свалилось незнакомого и трудного, настойчиво просила отдыха и забвения — хотя бы ненадолго. «Немножко, чуть-чуть…» — словно шептал ему какой-то тихий, вкрадчивый голос. Веки его смеживались все продолжительнее, все теплее и слаще становилось под ними глазам, все туманнее и страннее казалось ему окружающее, когда он снова и снова, все с большим трудом, поднимал их…

— Парень! — услышал он и одновременно почувствовал, как кто-то трогает, трясет его за плечо.

Он открыл глаза и увидел, что над ним стоит женщина в черном платье с красной повязкой на рукаве. Лицо у нее было темное и суровое.

— Ты что тут? — спросила она.

— Заснул, — ответил мальчик, вставая.

— Это я видела. Что делаешь тут, говорю?

— Я отца потерял. Давно еще…

— А где живешь?

— Поселок Корнево, деревня Углы.

— Понятно. — Лицо женщины оставалось суровым, голос жестким и сухим. — Автобус на Корнево давно ушел. А если ты потерялся, то тебя в милицию сдать надо. Пойдем-ка… — Она крепко взяла его за руку и потянула в сторону автостанции.

Мальчик был испуган и голосом ее, и видом, и шел за ней, упираясь. «В милицию сдать…» — мелькнуло у него в голове. Он видел однажды, как милиция приезжала к ним в деревню: двое мужчин в красных фуражках на трехколесном мотоцикле. Они тогда увезли с собой дядю Евсея. Отец сказал, что в тюрьму.

Ничего не решая, да и не думая, а лишь нутром, инстинктом чувствуя необходимость бежать, мальчик резко вырвал руку из руки женщины и бросился прочь. Когда у него стали слабеть, подкашиваться ноги, он приостановился, посмотрел назад, увидел довольно уже далеко знакомое здание автостанции и спокойно идущих по тротуару редких прохожих. Улица, по которой он бежал, оказалась той самой, ведущей за город, а потом и домой, как объяснил ему недавно старик с мешком.

Возвращаться на автостанцию мальчику никак нельзя было, а, значит, исчезла последняя надежда найти отца. Осознав это, он почувствовал, как волна страха подбирается к нему, готовая накрыть его с головой. Он весь напрягся, стараясь перебороть страх, и неожиданно это ему удалось. События дня мелькали у него в памяти, непонятным каким-то образом укрепляя его душу. И река, такая своя, домашняя; и мужики на реке; и булка с колбасой; и тетя в трамвае с добрым, красивым лицом; и девочка на автостанции с ее прощальной гримасой-улыбкой; и спокойные глаза старика; и запах хлеба в булочной, его теплота в руках, во рту и даже в желудке — все это мелькало, кружилось перед мальчиком. Вон сколько он уже прожил один и ничего страшного с ним не случилось! И еду ел, и с людьми разными разговаривал, и автостанцию нашел, и от тетки с красной повязкой убежать сумел, и теперь идет по дороге, ведущей домой. Выйдет из города, будет «голосовать», и его «подбросят». Так ведь сказал старик?