Юрий Поляков - Треугольная жизнь

— Ты, Михаил Дмитриевич, помни: за малых сих мы перед Господом отвечаем! Она у тебя крещеная?

— Нет, кажется…

— Ну как же так! — расстроился батюшка. — От этого ведь все беды! Вот храм дострою, приводи — покрещу! Погоди, а сам-то ты крещеный?

— В младенчестве. Отец сначала в Елоховку понес, а там стали адрес и место работы спрашивать…

— Безбожная была власть, антихристова! — сокрушился отец Вениамин с таким видом, словно читал про эту власть в древних манускриптах.

— Ну, батя меня сунул в свой ЗИЛ и куда-то в Подмосковье отвез. Там уже ничего не спрашивали. Окрестили — и все…

— И крестик носишь?

— Носил. Цепочка порвалась… — честно признался он. — А новую купить забываю. Как белка…

Михаил Дмитриевич, правда, умолчал, что цепочку порвала ему Светка, забывшись в юной постельной мятежности. Теперь он даже и не помнил, куда сунул свой крестик, выбранный еще Тоней. Когда они в первый раз поехали отдыхать в Египет, ехидная супруга все время потешалась над новыми русскими, носившими на малиновых шеях золотые якорные цепи с огромными крестами, место которым не на человеческой груди, а на церковном куполе. Потом она повела мужа в ювелирную лавку и, к удивлению на редкость молчаливого араба с красивым фаюмским лицом, привыкшего к русскому размаху, выбрала изящный маленький крестик со Спасителем и тонкую цепочку…

В бытовку с грохотом вбежал строитель и крикнул чуть не плача:

— Отец Вениамин, везут!

— Что везут?

— Оцинковку везут! Сто листов!

— Как везут? — воскликнул батюшка в водевильном отчаянье и замахал руками. — Я же на следующей неделе заказывал…

— На следующей неделе нельзя. С понедельника весь металл на двадцать процентов дорожает.

— Так у меня сегодня и денег нет — рассчитаться! — Отец Вениамин сказал это строителю, но посмотрел на Свирельникова. — Где ж я такие деньги достану?

Весь этот простодушный театр был Михаилу Дмитриевичу трогательно очевиден, и он спросил, с трудом сдерживая улыбку:

— А сколько нужно?

— Сорок пять тысяч! — вздохнул пастырь. — Четыреста пятьдесят рублей — лист…

— Значит, полторы тысячи?

— В долларах полторы… — кивнул батюшка.

Михаил Дмитриевич достал бумажник и, отсчитывая купюры, впервые почему-то обратил внимание на то, что у сотенного Франклина лицо мошенника, работающего на доверии.

— Храни тебя Бог! — просиял отец Вениамин, спрятал деньги в карман рясы и благодарно перекрестил Свирельникова. — Отстроимся — и тебя повенчаю, и детишек твоих покрещу!

— К апрелю успеешь?

— Надо успеть!

— Есть у православных такое слово «надо»! — усмехнулся Свирельников, намекая на давние, «альдебаранские» времена.

Все-таки в глубине души он обиделся на то, что деньги у него не попросили, а выманили с помощью этого дурацкого представления. Отец Вениамин смутился, почувствовав укор благодетеля, и, опустив глаза, заговорил вдруг не нынешним своим ровно-ласковым, а прежним, отрывистым, атеистическим голосом:

— Не дают мне денег, Миша! Думают, себе прошу. На жизнь. А я если на жизнь и беру, то чуть-чуть. Чтобы жена не сердилась. Устал я канючить, Миша. Прости!

— Все нормально! — ответил Свирельников, приобнял пастыря и пошел вон из вагончика.

Солнце уже садилось, проталкивая между белыми башнями новостроек ослепительные густые лучи. Тополя стали совершенно синими, и только самые верхушки золотились, словно там распустились какие-то ярко-желтые цветы, вроде мимозы. Мусорные неровности почвы отбрасывали длинные космические тени.

Свирельников садился в машину, когда запыхавшийся батюшка, подхватив рясу и пачкая кроссовки в жиже, догнал его:

— Погоди, Михаил Дмитриевич! Погоди! Ты пока цепочку купишь, с этим вот походи! — И он надел ему на шею поверх пиджака тесемку со штампованным алюминиевым крестиком.

— Спасибо, отец Вениамин! — сквозь горловой спазм проговорил директор «Сантехуюта» и неожиданно для себя поцеловал Трубе руку, пахнущую олифой…

Свирельников помахал пастырю в окошко, толкнул Лешу в спину, и джип, по-утиному переваливаясь на колдобинах, поехал прочь от храма. Михаил Дмитриевич убрал тесемку под рубашку, обнаружив, что крестик достает почти до ремня. Потом вынул из портфеля газету, обтер грязь с ботинок и отполировал их специальной губкой, которую всегда возил с собой. С армейских времен он не переносил грязной обуви, и Тоне это, кстати, очень нравилось.

От Жолтикова больше никаких команд не поступало. Поначалу Свирельников собирался быстренько проскочить к бывшей жене и устроить ей хороший скандал из-за Аленкиного отчисления, но потом, поразмыслив, решил ехать в офис и ждать там. У него возникло странное ощущение: если он будет сидеть возле сейфа, с деньгами, Жолтиков обязательно выйдет на связь, и борьба, длившаяся так долго, именно сегодня закончится победой. В России ведь как: дают только тем, у кого берут. А берут не у всех!