Виталий Астапенков - Этюды [СИ]

Показалось или нет, вокруг закружился прохладный ветерок, свиваясь волнистыми струйками в высокий, словно льющийся вверх воздуховорот. И из глубины его вновь проступило лицо озорной женщины с красными волосами. Она улыбнулась Свете и что-то подбросила в воздух. Взмахнула рукой, засмеялась и исчезла, растаяла в воздуховороте.

А Свете на нос опустилась большая мохнатая снежинка, потом ещё одна и ещё. Света весело рассмеялась, чувствуя, как растворяется тревожащее душу чувство незавершённости чего-то, оставляя тень лёгкой грусти, а вскоре рассеялась и она.

Света высунула язык и поймала снежинку.

Кто-нибудь когда-нибудь вешал календарь с часами на ёлку? Вечером, в лесу, зимой. И трезвый.

«Наверное, я первая», — подумала Света.

Она отошла на пару шагов назад по скрипучему насту и ойкнула, провалившись по колени в снег.

В густеющем сумраке на большом картонном прямоугольнике, к которому снизу крепились витой пружиной листы календарной сетки, выделялся белый круг циферблата с чёрными усами-стрелками. Только часовой и минутной, секундной не было. Они казались застывшими, и было непонятно: идут часы или нет.

Света прислушалась. В хрустящей морозом тишине едва-едва различался тоненькое чавканье — «чвак-чвак». «Работает!» — она повеселела.

Календарь она несла друзьям в посёлок, где они собрались встречать Новый год, но потянуло посмотреть, как будет выглядеть напечатанная зимняя тематика в обрамлении сказочного живого леса. Выглядела она неплохо, надо сказать.

Со стороны посёлка, с севера, из-за большой ёлки выскользнула струйка холодного ветерка, озорно чмокнула Свету в нос и ударилась о календарь. Вернее — в календарь, и закружилась по циферблату, прицепилась к стрелкам, потянувшись следом разглаживающейся тягуче-плавной волной.

Расстояние между стрелками увеличилось, и волна натянулась струной, зазвенела колокольчиком, от которого прокатились в глубине души ледяные иголки капели незримых молотов, выковываясь из-под ног танцующей снежной вуалью. А потом взвихрилась, осыпав белыми пушинками и ёлки от самых верхушек, и Свету. И календарь. Посеребрила циферблат и повисла на стрелках ледяными коромыслами, притормозив их и так неспешный бег.

И на этих коромыслах, Свете показалось, перепрыгивая с одного на другое, стал проказничать крохотный, прозрачно-светлый кружащийся столбик, щетинившийся невесомыми прядями. Будто обёрнутый воздушными струйками.

Прядь ветра?

Она перескочила ей на плечо, скользнула холодком под вязаную красную шапочку и подула в ухо.

«Эй! — возмутилась Света. — Что за хулиганство!»

Она потянулась и осторожной пощекотала пальцем ветерок.

Тот подпрыгнул, разметая волосы, обвился на миг вокруг пальца, и скатился на ближайшую ветку. Смёл с неё кучкой снежную пригоршню и подбросил вверх. Закружился, затанцевал со снежинками вокруг Светы быстрым смерчиком и притих, снова устроившись качаться на стрелках-коромыслах календаря.

Света хотела ещё раз его погладить, но не стала.

Хотя солнца не было и в помине в тишине сгустившихся сумерек. А с придвинувшегося к верхушкам ёлок неба вдруг посыпались мохнатых хлопья. Тяжелые и мокрые, они валились сплошной серой полосой, залепляли глаза, оставляли на щеках влажные потёки. Света стирала их с лица и прикидывала, как будет выбираться. Посёлок был в двух шагах, за тройным рядом елей. На севере, припомнила Света. Так, где он, север?

Она повернулась, отмахиваясь от приставучих снежинок: все стороны выглядели одинаково. «Ну, вот, — проворчала она про себя. — Нормальные люди зимой в лес за подснежниками ходят, а не календари развешивать. И как теперь выбираться?»