Елена Минкина-Тайчер - Белые на фоне черного леса

А Надя влюбилась в младшего, Николая. Он из армии-то давно вернулся, через год после кровавой истории с братьями, да только сразу в город подался, лет пять в деревню носа не казал.

Нет, мы теперь тоже считаемся районом Калуги, а не отдельной деревней, но что изменилось? Та же Бухловка, разрухи еще больше, многие дома совсем опустели. Вы только задумайтесь, какие названия народ своим поселениям дает. Я с детишками-учениками по молодости занялась краеведением, да быстро прекратила. И в районном отделе образования стали ругать, что неправильно детей ориентирую, не воспитываю уважения к родному краю. А как тут воспитаешь, если само слово Калуга – Калюжино – и есть грязь да болота. И окрестные деревни одна беднее другой, что Инино, что Никольские хутора. Поэтому молодежь и стремится уехать. Мои оба сына в институте Баумана учились, в нашем Калужском филиале, а теперь Володя в Туле работает, на заводе металлоконструкций, а Павлик и вовсе в Москве – старший экономист.

Так вот, хорошие-то ребята везде нужны, а Николай Курочкин и в районе не прижился, вернулся в деревню, еле-еле шофером на базу взяли. На Надино горе он из братьев самым видным уродился – высокий, статный, с русым чубом. Будто артист из кино. Тут и взрослая девушка не устоит. Была бы мать жива, не разрешила бы семнадцатилетней девочке водить к себе взрослого парня, а меня Надя давно не слушалась. Года не прошло – Васенька родился. Правда, тут баба Таня вмешалась, велела сыну признать ребенка и расписаться, но разве любовь и мир в семье по приказу складываются? Колька от неожиданной своей несвободы лютел и пил пострашнее пропавших братьев. Сколько раз слышали, как Надя плачет да бегает от него по двору с ребенком на руках. Были бы какие близкие родственники, или были бы мы с мужем помоложе… А так ведь прибьет и глазом не моргнет. И знаете, она нашла страшный выход – стала с ним вместе выпивать. Каждый день к приходу мужа на столе бутылка, ребенок немытый-некормленый в коляске, а они в той же комнате пируют и в постели кувыркаются. Я однажды зашла ребенку оладышков занести, чуть со стыда не умерла.

Догулялись до того, что Николай на работу пьяный заявился. Начальник смены, наш земляк Копылов Матвей Иванович, в рейс его, конечно, не допустил – шофер большегруза, да нетрезвый, да в дождь! И что вы думаете?! Этот бандит ножик достал и пырнул Матвея Иваныча прямо в сердце! Заслуженного немолодого человека, два года до пенсии. Судили у нас же в городе, пожизненное заключение дали, но я на суд не поехала и мужа не пустила. Глаза б мои этого убийцу не видели, хоть в тюрьме, хоть на свободе. Особенно вдову Копылова было жалко. Ведь если бы ее Матвей по делу погиб – защищал кого или спасал или хотя бы авария случилась, – так нет: от чужой дури и пьяни пропал человек!

Татьяна Курочкина, дело ясное, совсем сдала с той поры, людей сторонилась, со двора почти не выходила – в лавку и обратно. Знала бы, что еще судьба заготовила. Да, люто ее Бог наказал, лютей не придумаешь.

Что ж, никто по Николаю особенно не горевал, включая и Надежду, вот только ума у нее совсем не осталось на другую жизнь. Нет бы ребенком заняться, работу нормальную найти, дом убрать и подлатать, а она новую любовь принялась искать! Сколько раз ей говорила: «Надя, поучись, детка, хоть на воспитательницу или на продавщицу, и сына в садик отдай, в кружки запиши, как все люди делают». А она одно: «Не может быть, Вера Петровна, чтобы я в жизни любви не нашла! Брат обижал, мама не жалела, отец бросил, но есть же где-то и моя счастливая судьба?»

Ох, нашла! Такое нашла, что никому не пожелаешь. Студенты у нас летом дорогу ремонтировали, так она сразу с двумя любовь принялась крутить! Они тоже хороши, конечно, видят – женщина одинокая, бестолковая, собой неплоха, вот и зачастили. И опять – пьянки-гулянки, песни до утра. Васенька полночи не спит от ихнего шума, сколько раз его у себя прятала, подкармливала понемногу. Ну, лето прошло, студенты уехали, а Надежда осталась совсем без денег, зато с новым пузом. К февралю родила Катю. Ох, баба Таня лютовала, лучше не вспоминать. Надю иначе как шалавой не звала, на всю улицу позорила. И Васю научила, так и повторял «мамка-шалява».

Васеньке к тому моменту четыре года исполнилось. И, не поверите, стал он сам за сестренкой смотреть! В коляске катает, игрушками трясет, а если ночью сильно расплачется – в кроватку к ней залезет, одеялом замотает, там оба и спят. Надя, пока девочку грудью кормила, еще держалась, но к осени совсем совесть потеряла – пить стала беспробудно, могла домой по двое суток не приходить. Тут еще баба Таня добавила масла в огонь. До Кати она часто забегала – конфеток внуку принесет, хлебушка с маслом даст. Как раз перестройка и разруха почти закончились, продукты появились, магазины новые пооткрывались. И в нашем городе бизнесмен свой появился, Гроссман Юрий Наумович. Люди говорят, он кредитов набрал немерено, и в калужском банке, и в московских, я в этом плохо разбираюсь, одно могу сказать – весь район накормил! На каждой улице палатку продуктовую поставил, мы таких разносолов сроду не видали – и колбаса пяти сортов, и рыба копченая, шоколадные наборы, сыры, мороженое, выпечка. Даже каши в коробках продавались – только в миску высыпать да воды добавить. Распущенность конечно, каша такая втридорога выходит, зато Васенька с тех пор не голодал. Баба Таня ему коробок накупит, под кроватью спрячет, чтобы мать не нашла, вот он себе и мешает.