Томас Кенэлли - Дочери Марса

Перед тем как припудрить лицо матери, она поцеловала ее в лоб. Эрик Дьюренс будет поражен, увидев, какая красавица его умершая жена.

— Я вколола ей полграна, потом мы поцеловались и держали друг друга за руки, и я даже боялась сильно сжать ладонь, чтобы ненароком ей косточки не переломать. Потом она отошла, — проговорила Наоми.

— Ты постояла над ней? — спросила Салли.

Обе хорошо знали, как редко пациент умирает под взором стоящей над ним медсестры, которая к тому же еще и держит его за руку. Смерть не прочь ухватить то, что плохо лежит.

— К счастью, — ответила Наоми и бровью не повела, хотя и не взглянула на сестру, — к счастью, я была рядом.

И Салли снова поразилась сестре — Наоми выбрала единственно правильное решение, не спасовав в решительную минуту, и поступила так из любви. Это ей, Салли, следовало так поступить! Даже в этом, мелькнула у Салли полубезумная мысль, тебя не обскакать. Но Наоми оказалась в нужное время и в нужном месте, ибо, сумев проникнуть в ее тайну, взвалила бремя облегчить страдания матери на себя. Немыслимая потеря и радость избавления от мук — они и определяли сегодняшний день: освобождение матери от мира, к которому она, казалось, так и не смогла привыкнуть, сколько Салли и Наоми ее помнили. Что же касается ее дочерей, им теперь предстоит привыкать к новым реалиям. Привыкать любить и ненавидеть на новый лад, а еще стыдиться друг друга.

Дороги успели просохнуть, и утром на машине пожаловал доктор Мэддокс. Жители городка — полнейшие невежды по части медицины — обожали его за доброту, обязательность и удивительную скромность. И это там, где любому лекарю ничего не стоило сотворить себе репутацию чудотворца. Но персонал больницы понимал, что доктор Мэддокс хоть и горький пьяница, но дело свое знает крепко и что обязывает его к этому некое запомнившееся на всю жизнь событие из далекого прошлого. Случалось, он оперировал, но лишь тогда, когда скальпель в руку взять было решительно некому, он, если не заложит за воротник, был и оставался одним из лучших хирургов провинции. Он мог как угодно напортачить с вещами второстепенными — с бумажной работой, к примеру, не исключая и выписку свидетельств о смерти. Эти огрехи благополучно скрывались под обликом эдакого рубахи-парня, готового помочь любому и распространявшего недвусмысленное амбре перегара.

В то субботнее утро доктор Мэддокс склонился над усопшей, поинтересовался у Наоми насчет последнего укола — дескать, сколько кубиков, выслушал ее, горестно вздохнул — мол, какая хорошая женщина была бедняжка миссис Дьюренс, такая отзывчивая, добрая. Потом выписал свидетельство о смерти, показал бумагу Наоми и Салли, где утверждалось, что миссис Дьюренс скончалась от рака, нефрита и истощения. Доктор Мэддокс констатировал смерть от нефрита и истощения уже очень многим в этой долине. От нефрита и истощения почили в бозе практически все жители местности по обеим берегам реки до самых до синих холмов, поросших лесом, где и лесорубы умирали исключительно от нефрита и истощения, если только кто-нибудь из них не погибал, придавленный упавшим деревом. В свидетельствах о смерти фермеров, которые свели счеты с жизнью из-за невозможности расплатиться с банком, приняв яд, тоже красовалась дежурная и спасительная формулировка доктора Мэддокса.

В то утро, когда миссис Дьюренс уснула вечным сном, доктор Мэддокс сидел за кухонным столом, пил чай, заваренный Салли, старательно избегавшей встречаться глазами с Наоми, и беседовал с отцом девушек — разговор был обычным мужским разговором, обменом фразами, чуть смущенным и донельзя банальным. Крупные черты лица отца Наоми и Салли не выражали ничего, с таким же видом он вполне мог общаться со своими наемными работниками. Скорбь еще не успела оставить на нем отметин, но чувствовалось, что оставит, причем ждать этого недолго.

Теперь, кажется, ничто не удерживало и Салли в Маклей-Вэлли. Она уже с добрый год засиделась в невестах. Сестра ее вернулась в Сидней к своим делам. Мистер Дьюренс работал как вол, временами нанимая для подмоги мальчишек семейства Сорли. Но Салли чувствовала, что еще не время покинуть родительский кров. Мерзко и гнусно сбежать сейчас. Слишком уж легко было бы взять да снять с себя ответственность за совершенное преступление, тем самым опорочить и честь матери. Другое дело ее сестра, та имела право на бегство, поскольку именно решительность была ее сильной стороной. И сбежала она еще до того. И хотя все вокруг, не колеблясь, объявили Эрика Дьюренса вдовцом сиречь свободным, как ветер, Салли его таковым не воспринимала.